Читать книгу "Наука Ренессанса. Триумфальные открытия и достижения естествознания времен Парацельса и Галилея. 1450–1630 - Мари Боас Холл"

«Чтобы открыть истину, я буду рассуждать так: если нам не удается достичь эффекта, ранее достигнутого другими, то в наших действиях недостает чего-то такого, что способствует достижению эффекта, и если нам недостает чего-то одного, то это одно и есть причина эффекта. Мы не можем пожаловаться на нехватку яиц, пращей или крепких парней, которые приводили их во вращение; тем не менее яйца не варятся, а остывают быстрее, если были вложены в пращу горячими. А поскольку нам недостает лишь одного – что мы не вавилонцы, то свойство быть вавилонцем есть причина, по которой яйца становятся круто сваренными».

Отступив от темы полемики, Галилей пришел к выводу, что тепло – результат воздействия движущих частиц огня, содержащихся в материи, на наши органы чувств. Или, говоря его словами, те материи, которые производят в нас тепло и вызывают у нас ощущение теплоты, – мы делаем им общее название «огонь», – в действительности представляют собой множество мельчайших частиц, обладающих определенными формами и движущихся с определенными скоростями. Встречаясь с нашим телом, они, будучи идеально тонкими, проникают в него, и их прикосновение, когда они проходят сквозь нашу субстанцию, вызывает у нас ощущение, которое называется теплом.

Затем он добавляет: «Поскольку одних лишь корпускул огня недостаточно для возбуждения тепла, ибо необходимо что-то еще, чтобы они были в движении, утверждение, что движение есть причина тепла, представляется мне весьма разумным».

Только еще один мыслитель этого периода пытался объяснить свойства тел исходя из их структуры и движения элементарных частиц – малоизвестный голландец Исаак Бекман (1588–1637)[152]. Он не интересовался публикациями своих работ и довольствовался научными спорами с друзьями. Однако вел подробный дневник, в который записывал самые разные научные наблюдения, опыты и гипотезы. Он создал комплексную теорию материи еще до 1618 года, частично выведя ее из атомных теорий греческой Античности, но указывая дорогу к той же цели, что и открытие Бэконом форм, и размышления Галилея о причинах ощущений. Как и Галилей, Бекман верил, что тепло вызвано движением огненных частиц в теле, и, так же как Бэкон и Галилей, он считал, что движущиеся частицы ответственны за физические свойства тел. Он утверждал, что «все свойства являются результатом движения, формы и размера атомов, так что следует учитывать каждую из этих трех вещей»[153]. Хотя он так и не разработал эту мысль в деталях, но постоянно возвращался к ней и периодически делал попытки объяснить якобы таинственные природные явления исходя из материи и движения. (Так, он приписывал действие всасывающего насоса давлению атмосферы.) Утверждения Бекмана были бы всего лишь памятниками старины, если бы не один факт: он был другом и соратником Декарта и оказал существенное влияние на его научные взгляды. Правда, в этом случае Декарт принял общий принцип, заключающийся в том, что свойства тел связаны со структурой и движением мельчайших частиц, отверг вывод, что материя (вещество) состоит из атомов и вакуума.

К 1630 году создалось впечатление, что два поколения ученых не слишком преуспели, поскольку наука оставалась в неорганизованном состоянии. Но это было только внешнее впечатление, и следующему поколению предстояло наглядно продемонстрировать этот факт. На протяжении следующих тридцати лет наконец дали результаты попытки организовать науку путем создания научных обществ, развития работоспособных научных методов, принятия механистической философии и т. д.

Глава 9

Круги появляются в физиологии

Сердце животного – основа его жизни, его главный член, солнце его микрокосма, от сердца зависит вся его активность, от сердца идет его живость и сила[154].

Анатомия первых трех четвертей XVI века вполне удовлетворительно установила общее строение сердца, как и большинства органов; но с определением функций все было намного сложнее. Физиология, как продемонстрировали попытки Фернеля, не могла уйти далеко от Галена без дальнейших анатомических исследований. Но также, как показали работы Везалия, было совсем не просто уйти далеко от Галена на базе одной только точной анатомии. Трактат «О назначении частей» оставался стандартным справочником и руководством к действию, хотя современные авторы его исправили и модернизировали. Было нечто удивительно старомодное в постоянных ссылках на Галена со стороны людей, знавших анатомию намного лучше, чем он. Но пока они не могли разработать новый подход к физиологическим проблемам, система Галена оставалась актуальной.

На время анатомы были удовлетворены своим пониманием структуры и функций венозной и пищеварительной систем. Везалий, считавший, что у Галена слишком много ошибок, был уверен, что сумел их устранить. Он сохранил галеновскую картину строения сердца, артерий и легких практически неизменной. Возможно, отчасти по этой причине его современники обращали первоочередное внимание на физиологию сердца и легких, физиологию дыхания. Они не знали, что это останется непонятной проблемой до тех пор, пока пневматические исследования середины XVII века не предложат новый метод изучения и новые факты. Даже без новых фактов анатомы XVI века находили рассказ Галена о пути, которым жизненные духи попадали из воздуха в легкие, артерии и ткани, непонятным и неубедительным. И то, что вызывало активное нежелание Везалия вдаваться глубоко в предмет, ставший деликатным из-за теологического подтекста – «дух» и «душа» слишком тесно связаны, привлекало других ученых, придерживавшихся менее ортодоксальной философии.

Вполне вероятно, что именно теологический интерес заставил Михаэля Сервета (1511–1553) вникнуть в тонкости анатомии и физиологии артериальной системы, ведь, пока ему не выпал случай обсудить механизм, с помощью которого жизненный дух попадал к сердцу, Сервет не проявлял интереса к этой области медицины. Сервет изучал анатомию с учителем Везалия Гюнтером Андернахом и даже одно время работал его ассистентом. Но Сервет взял у своего учителя лишь глубокий интерес к филологическим аспектам медицинского гуманизма и выраженный галенизм, а вовсе не склонность к анатомическим или физиологическим исследованиям. Судя по всему, Сервет обратился к медицине как к профессии, лишь найдя литературу и филологию недостаточно полезными.

Подробности жизни Сервета запутанны, как и его теология, но главное – его страстная приверженность радикальному унитарианству вкупе с гуманистской преданностью трудам древних – сухим и строгим. Он родился в Наварре и вырос в Каталонии; отправленный семьей изучать богословие в Тулузу, он приобрел стойкую неприязнь к католической доктрине. Страстный антиклерикализм еще более усилился после путешествия в Рим, и он предпочел осесть во Франции. Его яростное унитарианство нашло выражение в двух книгах об ошибках троичности, опубликованных еще до того, как Сервету исполнилось двадцать один год. Книги оказались настолько радикальными, что Сервет приобрел репутацию опасного еретика даже в таких протестантских центрах, как Страсбург и Базель. Проявив осторожность, которой он никогда не показывал впоследствии, Сервет сменил имя на Вилланованус (по названию города, в котором прошло его детство), отправился в Лион и там несколько лет работал в издательском бизнесе с перерывами на учебу в Париже. Судя по всему, вначале он проявил некоторый интерес к прикладной математике, во всяком случае, на эту мысль наводит его первый печатный труд – новое издание «Географии» Птолемея (1535). Он также приобрел обширные знания в области астрологии. Свою склонность к полемике он удовлетворил, написав памфлет, полный нападок на ботаника Фукса, который в это время был занят дебатами с лионским врачом по фамилии Шампье. В чем заключалась причина спора, не вполне ясно, поскольку у обоих было очень много общих взглядов, но он дал предостаточно материалов для печати.