Читать книгу "Джунгли. В природе есть только один закон – выживание - Йоси Гинсберг"

Я не поверил своим глазам. Я понял, что за странное чувство охватило меня в самом начале: я вернулся в Куриплайю.

Внезапно меня осенило. Буря снесла три других хижины и практически разрушила эту, вот почему я сразу не узнал это место. К тому же наводнением наверняка смыло четыре островка, по которым я собирался опознать Пляж Ягуаров. Возможно, и сам пляж размыло или затопило, и я, отчаянно пытаясь найти его, проделал долгий путь обратно к Куриплайе. Теперь я понял, почему мы с Кевином не заметили ни пляжа, ни острова перед входом в каньон: возможно, год назад их так же затопило водой, просто Карл не знал об этом.

Я нашел доски из пальмы и, подперев их тростью, соорудил себе кровать. Я лег на твердые доски, которые стали настоящим блаженством для моей спины, и до самого вечера лежал неподвижно, шевелясь лишь для того, чтобы укутаться сеткой. Моча высохла, но сетка все еще воняла и была вся испещрена дырами, оставшимися от вчерашнего приключения. И все же сетка не давала мухам и москитам укусить меня. Я знал, что мне предстоит сделать кое-что еще, справиться с непростым заданием. Я боялся, словно меня собирались оперировать без наркоза. Мне нужно было снять носки. Некоторое время я откладывал это мероприятие, собираясь с силами.

В конце концов я сел на деревянные доски и снял ботинки, что уже само по себе было ужасной мукой. Затем медленно, постепенно, превозмогая боль, я стянул носок с одной ноги. Было невероятно больно, такого я не испытывал никогда. Но то, что я увидел, было намного хуже: красная свежая плоть. На ноге не осталось ни единого кусочка кожи, но даже это было не самым ужасным. Пальцы слиплись под слоем дурно пахнущего месива из спекшейся крови, гноя и грязи. Без носков ноги были настолько чувствительными, что даже от легкого дуновения ветерка мне казалось, что в мою гниющую плоть вогнали сотни мелких игл. Хорошо, что я не снимал носки по дороге. Если бы я увидел, в каком состоянии были мои ноги, возможно, у меня не хватило бы сил дойти.

Я сделал небольшую передышку, а затем стянул носок со второй ноги, которая была в таком же состоянии. Я бросил носки в банку с водой, чтобы смыть с них гной и грязь. Я свернул вторую сетку и подложил ее под ноги, чтобы они отдохнули. Я не мог накрыть ноги сеткой, поскольку даже легкое прикосновение было невыносимым. К счастью, стемнело, и москиты прекратили донимать меня. Я лежал и смотрел на заходящее солнце. Ослепляющий блеск Туичи сменился матово-серебристым оттенком, затем река потемнела, а затем и вовсе скрылась из виду в темноте. В общем, я был доволен, что добрался до берега. Тем не менее самолета в тот день я не видел. Неужели они прекратили поиски? Если так, я умру здесь. Я не ел практически неделю. Я был изможден и изранен.

Скоро я умру…

Я быстро выкинул эту мысль из головы. Человек не может просто лежать и вот так вот умереть. На самом деле шансов выжить у меня было довольно много. Если завтра не будет дождя, я встану на четвереньки и отправлюсь за хворостом для костра. У меня еще остались рис и бобы. Я поем, высушу мои несчастные ноги на солнце, и все наладится. В любом случае я был уверен, что они не сдадутся так быстро. Кевин не позволит им сделать этого, да и посольство тоже. В конце концов, я ведь гражданин Израиля. Было девятнадцатое декабря, девятнадцатый день со дня происшествия. Я быстро просчитал в уме, что, должно быть, сегодня суббота. Неудивительно, что я не видел самолета, ведь у пилота есть своя семья и дети. Посольство было закрыто, а даже если и нет, кого бы они отправили на поиски в выходной день? Все чиновники наверняка отдыхали дома, и конторы были закрыты. Даже позвонить было некому. Значит, и завтра они искать меня не будут, поскольку завтра воскресенье. Но я не сомневался, что в понедельник они точно продолжат поиски.

На лбу я нащупал твердую круглую шишку. Я не помнил, откуда она взялась, но периодически она заставляла меня ежиться от боли.

Только бы не заболеть. Мне нужно продержаться еще пару дней. Легкий ветерок колол пятки, но в то же время сушил их. Под одной сеткой я очень замерз. Пончо лежало на камнях, а у меня не было пальмовых листьев, чтобы укрыться. Я накрыл лицо водонепроницаемым пакетом, но все равно дрожал от холода. Я начал мечтать, но ни о чем не мог думать, кроме как об омлете с сыром и луком в своем пристанище в Ла-Пасе. Я не мог выкинуть сковородку с кипящим маслом из головы, а мой пустой желудок требовал еды.

Я так погрузился в мечты, что не заметил, как встало солнце. Я вернулся к реальности, но мое внимание привлек отнюдь не свет, а звук вертолетов. Я слышал рев турбин. Затаив дыхание, я сел, ожидая, что звук станет громче и появится вертолет, но понял, что это всего лишь разыгралось мое воображение. Расстроившись, я лег обратно на доску. Суббота, двадцатое декабря. Я провел в джунглях в полном одиночестве вот уже порядка трех недель. Завтра, двадцать первого декабря, подоспеет помощь. Они должны возобновить поиски завтра или послезавтра, или послепослезавтра, и так далее, может, во вторник или в среду. Но ведь четверг – это двадцать четвертое декабря, канун Рождества, а затем снова выходные. То есть если до четверга они не найдут меня, они прекратят поиски. Еще неделя, и будет месяц, как я нахожусь в джунглях в полном одиночестве. Никто не поверит, что я жив. Я и сам с трудом верил, что мне удалось выжить. Только мой брат, Мойша, был единственным человеком, кто продолжил бы поиски и после Рождества, но я сказал ему не беспокоиться до начала января. К тому же ему потребуется время, чтобы понять, что случилось, и добраться до Боливии. Скорее всего, к тому времени я буду уже мертв.

Я пытался побороть свои страхи и думать позитивно. Я боялся, что они прекратят поиски, и тогда я и сам сдамся и потеряю всякую волю к жизни. Я пытался придумать другой план действий. Сначала я хотел еще раз пройти сквозь джунгли и попытаться добраться до Сан-Хосе, но быстро отмел эту идею. Даже если ноги заживут до того, как я отправлюсь в путь, скорее всего я снова покалечу их в дороге, ведь сезон дождей продлится еще три месяца и мне негде будет укрыться от ливня. Затем я подумал о том, чтобы попытать удачу, сплавляясь по реке. Я мог бы скрепить два бревна и привязать себя к ним. Однако я тут же понял, что об этом плане не может быть и речи, поскольку доверяться течению было смертельно опасной затеей. Воспоминания о том, как меня несло бурлящим потоком, било о камни, о том, как я едва не захлебнулся в темной бездне, были еще слишком свежими, чтобы вновь пережить подобное. Я вернусь к реке, только если буду знать, что смерть близко. Тогда я брошусь в воду. А пока я жив, даже если я смогу продержаться еще полгода, я не полезу в реку. Полгода в джунглях? Интересно, возможно ли пережить сезон дождей и дождаться, пока сюда придут горняки?

Мой мозг лихорадочно работал, рождая все новые и новые идеи и пытаясь усовершенствовать старые. Ко мне постепенно возвращалась надежда. Я в течение нескольких часов размышлял над сложными и запутанными планами: чем больше было подробностей, тем лучше я себя ощущал. Я был настолько охвачен этим процессом, что он помогал мне отвлечься от сковороды с кипящим маслом, больных ног, урчащего живота и дурацкой шишки на лбу.

Во-первых, до Рождества я останусь здесь и подожду самолет. За это время я попытаюсь развести костер и вылечить ноги. Я просушу рис и бобы, приготовлю суп и восстановлю силы. Двадцать четвертого декабря я достану из рюкзака все вещи. Я точно знал, что нахожусь в нескольких часах ходьбы от Турлиамоса с замечательным пляжем, уютной пещерой и тамариндовым деревом на берегу. Я дойду туда, набью рюкзак фруктами и вернусь в Куриплайю. На фруктах я смогу прожить пару недель, а если потребуется еще, вернусь к дереву. Я попытаюсь по минимуму расходовать рис и бобы, буду готовить их только тогда, когда не смогу найти еду в джунглях. На холме я построю себе жилище, где буду хранить все свои пожитки на случай наводнения. При необходимости я и сам смогу спрятаться там. В то же время я укреплю свою хижину, например, возведу стены, чтобы укрыться от ветра. Я соберу много дров про запас и оставлю их в хижине. Я разведу костер и не дам пламени затухнуть. Костер будет гореть постоянно: и денно, и нощно.