Читать книгу "Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь - Йенс Андерсен"

«Расмус-бродяга» – книга о дружбе ребенка и взрослого, одной из самых крепких и теплых в творчестве Астрид Линдгрен. Дружба начинается на следующий день после того, как Расмус, еще босой, в заштопанных суконных штанах и приютской рубашке в синюю полоску, невольно делит ночлег с бродягой на сеновале. На следующее утро мужчина, который странствует в поисках работы, представляется «Счастливчиком Оскаром, Божьей кукушкой» и объясняет напуганному мальчику, что Господь когда-то, давным-давно, захотел, чтобы на земле было все-все, и бродяги тоже. И когда Счастливчик Оскар собирается покинуть сеновал, Расмус принимает решение: «Оскар, я тоже хотел бы стать счастливчиком-бродягой». Оскар говорит, что Расмус еще ребенок, что ему надо быть дома, с отцом и матерью, на что мальчик тихо и коротко отвечает: «У меня нет ни отца, ни матери, но я ищу кого-нибудь».

Встреча этих персонажей – вынужденно одинокого приютского мальчика и добровольно одинокого бродяги – не случайна. Расмус и Оскар воплощают два разных понимания того, что есть одиночество. Два одиночества – добровольное и вынужденное, – которые появились и в жизни самой Астрид. В письмах Луизе Астрид часто говорила о желании остаться одной, освободиться от работы и других людей, а в дневнике описывала страх перед пустотой, которая окружит ее, когда родной дом покинет Карин. Вот что Астрид Линдгрен написала 5 сентября 1958 года, когда этот день наконец наступил:

«Может быть, я впервые всерьез ощутила, что „маленький поросенок остался один“. Когда Карин вышла замуж, я уехала на Фурусунд – там поросенок мог оставаться один, сколько требуется, и не замечать этого. В городе, на Далагатан, все иначе. С возвращения в воскресенье я каждый день с кем-то коротала время. А сегодня обедала с Нордлунд (помощницей по дому. – Ред.) одна, говорила только о болезнях и мечтала, чтобы за столом вместо нее сидела Карин. Но я точно знаю, что настроение это, скорее всего, временное. Я не горюю, но у меня, слава Богу, есть дело, призвание, работа – а каково тем, кто одинок и всего этого не имеет?»

Дети с хутора Южный Луг

Если бы потомков попросили выбрать, какая из книг Астрид Линдгрен, написанных в 1950-е, была бы достойна детского «Нобеля» в 1958 году, они предположительно назвали бы «Мио, мой Мио!», однако некоторые выбрали бы не менее увлекательный сборник сказок «Южный Луг», опубликованный в 1959-м. Книгу, по своему тону и настроению не похожую ни на «Лотту с улицы Бузотёров», ни на «Малыша и Карлсона, который живет на крыше», ни на Расмусов всех мастей.

События в этой маленькой книжке разворачиваются в XIX веке, когда в Швеции царила бедность. Четыре истории написаны искусственно состаренным сказочным языком, и некоторых критиков это привело в замешательство и задело. Сентиментальность «Южного Луга» сравнивали с сентиментальностью Сельмы Лагерлёф – и это не было похвалой. В издательстве «Рабен и Шёгрен», где за пятнадцать лет привыкли выпускать по бестселлеру от Астрид Линдгрен в год, внезапной смене стиля не обрадовались. Коммерческого успеха «Южный Луг» не имел. Казалось, на сей раз Астрид Линдгрен не смогла просчитать, какие истории придутся по вкусу детям, или, быть может, скорее взрослым. Критик и писатель Леннарт Хельсинг явно осуждал такие перемены. Новая книга модернизатора детской литературы была для него шагом назад. Вот что Хельсинг написал в газете «Афтонбладет» 15 декабря 1959 года:

«Ужасно, если „Южный Луг“ положит начало целой школе. Народные сказки навсегда ушли в прошлое. Эта повествовательная манера принадлежит миру взрослых».

Возможно, критика Хельсинга скорее касалась выбора устаревшего жанра. Во всяком случае, от его внимания ускользнуло, что в «Южном Луге» Линдгрен по-новому взглянула на тему одиночества. В книге описаны беспредметные страхи, и описаны они языком, который помогает ребенку – читателю или слушателю – заглянуть в собственную душу. Немногие до Линдгрен совершали такое в детской литературе, и понадобилось десять с лишним лет, прежде чем исследователи детской психологии – и прежде всего Бруно Беттельхейм с его работой «Пути очарования: смысл и важность волшебных сказок» (1976) – указали на то, что в народной сказке в символической форме зачастую изображаются характерные для разных стадий развития ребенка внутренние конфликты – например, страх отвержения и одиночества. Через развитие сказочного действия и особый язык сказка апеллирует к подсознанию ребенка, чем достигается терапевтический эффект. С помощью необыкновенной природы своего воображения дети перерабатывают то, что не всегда поддается осознанию, подчеркивали детские психологи и исследователи сказки в 1970-е годы, а Астрид Линдгрен – уже в конце 1950-х.

«Но дети не могут жить одни-одинешеньки, кто-то ведь должен заботиться о них»[45]. Так начинается «Южный Луг». Книга, подводящая итоги ушедшего десятилетия в жизни Астрид Линдгрен – десятилетия с его скорбями, страхом остаться одной и отвращением к растущей нагрузке на работе, которую она, писатель и редактор, взвалила на себя сама. Астрид не сразу пришла в себя после утраты Стуре, а радость от общения с внуком Матсом внезапно омрачилась разводом Лассе и Ингер. Как и многие дети, о которых писала его бабушка, мальчик оказался между двух огней, ему казалось, что у него вообще нет родителей. Так, во всяком случае, это понимала Астрид, и на Рождество 1957 года она записала в дневнике: «Никакое горе не переживаешь так сильно, как то, что затронуло детей». И потому Матс в конце 1950-х много времени проводил с бабушкой. Астрид брала его к себе при любой возможности, и на Далагатан, и на Фурусунд, и на виллу «Лонгберс» – пансионат в Тельберге на озере Сильян, где стала проводить свой ежегодный зимний отпуск и куда охотно приглашала близких. Так было и в марте 1959 года, когда они с уже восьмилетним мальчиком отправились в Тельберг одни, и бабушка, конечно же, взяла с собой карандаши и стенографические блокноты, поскольку по утрам писала новую книгу. Пока она стенографировала, лежа в постели, Матс с другими детьми из пансионата резвился в снегу на холмах, откуда открывался вид на Сильян и на кучку домов на берегу озера под названием Суннанэнг – Южный Луг.

В сказках «Южного Луга» тема детского одиночества доведена до крайности. Все дети в этих четырех историях либо сироты, либо больны, чрезвычайно уязвимы или изолированы. Они носят такие обычные шведские имена – Матиас, Анна, Малин, Стина, Мария и Нильс, но все они – из другой эпохи, своего рода предки одиноких детей Швеции 1950-х. В том числе мальчишек и девчонок, которых Астрид Линдгрен изобразила в более ранних книгах: Бертиль, Йоран, Бритты-Кайсы и Барбру из «Крошки Нильса Карлсона», Кайсы, Евы и Мэрит из «Бойкой Кайсы», Буссе из «Мио, мой Мио!», Малыша и Карлсона из «Малыша и Карлсона, который живет на крыше» и не в последнюю очередь Расмуса из «Расмуса-бродяги». Все эти дети похожи и узнаваемы, но с одним существенным различием: материальное благополучие детей из «Южного Луга» равно нулю. Все они обездолены, но сохранили величайшее человеческое богатство: способность с помощью фантазии подняться над бессмысленностью и злобой этого мира в рай согласия и радости. Как маленькая Малин, что, потеряв родителей и очутившись в доме призрения среди других отверженных, сохраняет искру надежды, которой никому не отнять у человека с воображением: