Читать книгу "Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин"

Пели они весьма искусно, с подлинной страстью,так что я поневоле заслушался, но на словах «Тебя я лаской огневою и обожгу иутомлю» нимфа вдруг положила мне голову на плечо, а пальцами как бы ненарокомскользнула под мою рубашку, чем привела меня в совершеннейший ужас.

Охваченный паникой, я оглянулся на Эндлунга.Тот, заливисто хохоча, лупил веером по рукам своего морщинистого кавалера.Кажется, лейтенанту приходилось не легче, чем мне.

Певицы были вознаграждены бурнымирукоплесканьями, к которым присоединилась и моя поклонница, что на времяизбавило меня от ее домогательств.

Распорядитель поднялся на сцену и объявил:

– По желанию нашего дорогого Филадорасейчас будет исполнен так всем полюбившийся танец живота. Танцует несравненнаягоспожа Дезире, специально ездившая в Александрию, чтобы постичь это высокоедревнее искусство! Попросим!

Под аплодисменты на возвышение поднялсяупитанный господин средних лет в ажурных чулках, коротенькой накидке, вытканнойблестками юбочке и с голым животом – круглым и противоестественно белым (надодумать, от свежего бритья).

Аккомпаниатор заиграл персидскую мелодию изоперетки «Одалиска», и «госпожа Дезире» принялась качать бедрами и ляжками,отчего ее изрядное чрево все заколыхалось волнами.

Мне это зрелище показалось крайненеаппетитным, но публика пришла в полнейшее неистовство. Со всех сторонкричали:

– Браво! Чаровница!

Тут уж моя нимфа совсем распоясалась – я едвапоймал ее руку, опустившуюся на мое колено.

– Ты такой неприступный, обожаю, –шепнула она мне в ухо.

Симеон Александрович вдруг резко притянул ксебе мистера Карра и впился ему в губы долгим поцелуем. Я поневоле взглянул наФому Аникеевича, с невозмутимым видом стоявшего за креслом великого князя, иподумал: сколько нужно выдержки и силы воли, чтобы нести свой крест с такимдостоинством. Если б Фома Аникеевич знал, что я здесь, в зале, он, наверное,провалился бы от стыда сквозь землю. Слава богу, в рыжей бороде узнать менябыло невозможно.

А дальше произошло вот что.

Лорд Бэнвилл с невнятным криком выбежал из-засвоей колонны, в несколько прыжков преодолел расстояние до столика, схватилмистера Карра за плечи и оттащил в сторону, выкрикивая что-то на своемшепелявом наречии.

Симеон Александрович вскочил на ноги, вцепилсямистеру Карру в платье и потянул обратно. Я тоже приподнялся, понимая, что намоих глазах разворачивается отвратительный, опасный для монархии скандал,однако дальнейшее превзошло мои наихудшие опасения. Бэнвилл выпустил мистера Карраи с размаху влепил его высочеству звонкую оплеуху!

Музыка оборвалась, танцовщица испуганноприсела на корточки, и стало очень-очень тихо. Слышно было только, каквозбужденно дышит лорд Бэнвилл.

Это было неслыханно! Оскорбление действием,нанесенное августейшему дому! Да еще иностранцем! Кажется, я застонал вслух, идовольно громко.

И лишь в следующую минуту я сообразил, чтоникакой августейшей особы здесь нет и быть не может. Пощечину получил некийгосподин Филадор, человек в алой маске.

Брови Симеона Александровича растерянноизогнулись – кажется, в такие ситуации его высочеству попадать еще недоводилось. Генерал-губернатор непроизвольно схватился за ушибленную щеку исделал шаг назад.

Милорд же, более не проявлявший ни малейшихпризнаков волнения, неспешно потянул с руки белую перчатку. О боже! Вот сейчаси в самом деле произойдет непоправимое – последует вызов на дуэль, причемпубличный. Бэнвилл назовет свое имя, и тогда его высочеству сохранить инкогнитоуже не удастся!

Фома Аникеевич двинулся вперед, но егоопередила Коломбина. Подбежала к милорду и быстро – раз, два, три, четыре –отвесила британцу целый град затрещин, еще более громких, чем та, что досталасьСимеону Александровичу. У Бэнвилла только голова моталась из стороны в сторону.

– Я – князь Глинский! – вскричаладъютант по-французски, срывая с себя маску. Он был очень хорош собой в этуминуту – и не барышня, и не юноша, а некое особенное существо, похожее наархангелов со старинных итальянских картин. – Вы, сударь, нарушили устав нашегоклуба, и за это я требую от вас удовлетворения!

Бэнвилл тоже снял маску, и я словно впервыеувидел его по-настоящему. Огненный взгляд, жесткие складки от крыльев носа,бескровные губы и два алых пятна на щеках. Страшнее лица мне никогда еще видетьне приходилось. Как я мог считать этого вурдалака безобидным чудаком!

– Я – Доналд Невилл Ламберт, одиннадцатыйвиконт Бэнвилл. И вы, князь, получите от меня полное удовлетворение. А я отвас.

Фома Аникеевич набросил великому князю наплечи плащ и деликатно потянул за локоть. Ах, какой молодец! Сохранил полнейшееприсутствие духа в таких отчаянных обстоятельствах. Генерал-губернатору, пустьдаже в маске, невозможно присутствовать при вызове на дуэль. Ведь это уже непросто скандал, а уголовное преступление, пресечение которых является священнойобязанностью административной власти.

Его высочество и Фома Аникеевич поспешноудалились. Мистер Карр, придерживая полумаску, упорхнул за ними.

Распорядитель махнул аккомпаниатору, тот вновьударил по клавишам, и чем закончился разговор милорда с князем, я не слышал.Почти сразу же они вышли в сопровождении еще двух господ, один из которых был всмокинге, а другой в дамском платье и перчатках до локтя.

Поступок юного адъютанта вызвал у меняискреннее восхищение. Вот вам и тапетка! Пожертвовать карьерой, репутацией,поставить на карту самое жизнь – и все ради спасения любимого начальника,который к тому же обходился с ним не самым милосердным образом.

Скандал, казалось, лишь оживил веселье. Послетанца живота раздались звуки залихватского канкана, и сразу три господина вюбках пустились в пляс, взвизгивая и высоко задирая ноги. Мы с Эндлунгомвстретились глазами и, не сговариваясь, поднялись. Оставаться здесь далее былонезачем.

Нимфа немедленно вскочила на ноги.

– Да-да, пойдем, – шепнула она,крепко обхватив меня за локоть. – Я вся горю.

Рассудив, что на улице мне будет нетрудноизбавиться от этой беспардонной особы, я направился к выходу, однако нимфапотянула меня в противоположном направлении.

– Нет же, дурачок. Не туда. Здесь внизу,в подвале, отличные кабинеты! Ты же обещал меня отделать так, что я надолгозапомню…

Здесь мое терпение лопнуло.

– Сударь, позвольте руку, – сухосказал я. – Я спешу.