Читать книгу "Темные силы - Михаил Волконский"

— Куда это вы пропадали сегодня на ночь? — спросил Саша Николаич.

Орест повернул лицо в сторону и оттопырил усы, после чего воскликнул:

— Ну разве можно спрашивать молодого человека о таких интимных вещах?.. Мало ли как проводим время мы, золотая молодежь!

— Это вы — золотая молодежь?!

— Ну да, я… и бывший граф Савищев…

— Граф Савищев? — переспросил Саша Николаич.

— Он самый, гидальго!.. Представьте себе, он, с вашей точки зрения, опустился до трактира, а с моей — стал порядочным человеком, пьет водку и закусывает соленым огурцом.

— Да не может быть!

— Слово Ореста Беспалова!

— Вы его встретили в трактире?

— В самом абсолютном.

— Неужели он упал до этого?

— Вот видите, я был прав, что в ваших глазах он упал. Ах, гидальго! Когда вы уж бросите свои буржуазные взгляды?!.

— Но что сделалось с больной старушкой, его матерью? Вы не спросили о ней?

— Я не мог этого сделать по законам этикета! Бедной старушке, его матери, я не был представлен. Конечно, она, верно, в отчаянии от этого, как и я со своей стороны…

— Ну, будет уж вам кривляться!.. Адрес-то вы, по крайней мере, узнали?.. Где их найти?

— Совершенно упустил это из вида, — ответил Орест. — Впрочем, это меня нисколько не интересовало.

— Какая досада! — вырвалось у Саши Николаича. — Если они в таком положении, я навестил бы ее!

— В таком случае, нет ничего легче добыть вам нужное сведение о их местожительстве. Несколько моравидисов с вашей стороны — и дело будет в шляпе, как выражался покойный Вольтер.

— Опять моравидисы?

— Это нерв жизни, гидальго, и без них ничего не поделаешь! С ними я опять пойду в трактир, встречу там снова сеньора Савищева и узнаю все, что вам нужно!.. Это просто и мило, как вздох любимой женщины.

— Да, это просто!

— Тогда, значит, по рукам. Завтра вы будете иметь адрес Савищевой и сможете навестить ее, как вам указывает ваша добродетель, предписывающая навещать несчастных. Кстати, гидальго, если меня случайно заберут в участок, навестите меня тоже, ибо также добродетель предписывает посещать и узника в темнице. Покорно вас благодарю! — заключил Орест, принимая деньги от Саши Николаича. — Еще одно, кстати! Я должен буду взять у вас, гидальго, часы с репетицией, которые вы купили себе в Берлине!

— Это еще что такое? — удивился Саша Николаич.

— Ничего не поделаешь, я их обещал подарить.

— Что за вздор!.. Кому вы обещали мои часы?

— Слепому Виталию! Я ему сказал, что привез их из-за границы. Чем я виноват, что вспомнил о такой сентиментальности, когда только увидел его… Но вы представьте, в какой восторг они повергнут слепого! А на что они вам, в сущности?

— А и на самом деле, это доставит ему удовольствие…

— Ну вот, гидальго, я знал, что не ошибусь в вас! Значит, часы я отнесу?

— Нет уж, извините, я лучше сам отнесу их!

— Зачем вам беспокоиться, гидальго?

— Да вы ведь их пропьете! И Виталий останется без часов.

— Знаете, гидальго, вы правы!.. Я соглашаюсь с вами, но только с одним условием, чтобы часы ему были отданы от моего имени!.. Иначе это будет свинство! Потому что если бы не я, ведь не видать бы, или, вернее, не слыхать бы этих часов Виталию. Ариведерчи, гидальго!

— Хорошо, хорошо, ступайте!

Глава LXII

Выпроводив Ореста, Саша Николаич принялся за переплетенную в сафьян тетрадку, в которой были начертаны записки старого архитектора.

Архитектор довольно сносно владел русским языком, и его слог даже не был лишен вычурности, что считалось по тем временам литературностью, несмотря на существование уже комедий Фонвизина.

Записки начинались изложением родословной их автора. Были указаны дата и место его рождения, словом, было все, как это принято иметь в биографиях великих людей.

Далее архитектор описывал свое детство, годы ученья, подробно излагал сведения о своей первой любви и объяснял, почему он навсегда остался холостым: любимая девушка изменила ему, и он потерял веру в женщин.

Этот знаток женщин писал эту часть записок наподобие немецкого сентиментального романа. Видно было, что старик перепутал собственные воспоминания и когда-то прочитанное им, все это у него слилось, и он вообразил, что рассказывает подлинную историю.

Саша Николаич пропускал неинтересные ему страницы, торопясь найти главное, что было важно для него. Наконец, он дошел до этого главного.

«Однажды, — писал архитектор, — я сидел за своими занятиями, тщась составить проект великолепного дворца, буде кто его закажет мне его возведение. Внезапно в мою дверь постучались и вошел незнакомец, родом француз, по имени Рето до Виллет.

— Можно ли вам поручить таинственное дело и надеяться на вашу скромность? — спросил он.

Я ответствовал, что на мою скромность вполне можно положиться, в чем я могу представить порядочные рекомендации от вполне благонадежных и даже высокопоставленных лиц.

— А имеете ли вы честных каменщиков, на которых тоже можно положиться? — снова спросил он.

Я сказал, что имею таких каменщиков.

Убедившись в моей скромности, кавалер де Виллет предложил мне отправиться на мызу и сделать там тайный подвал с искусным ходом.

Подумав и взвесив все обстоятельства, я, нуждавшийся тогда в работе, согласился привести в исполнение желание доброго француза».

История становилась все более и более занимательной, и Саша Николаич, совершенно даже забыв, что, по словам Сулимы, она имеет отношение к источнику его богатства, лихорадочно пробегал глазами строки тетради.

Далее архитектор писал:

«Подвал, ход в него, а также железные двери с хитрыми замками, кои делал лучший мастер в Голландии, и шкаф были мной устроены на мызе со всей тщательностью, какую только могут рекомендовать искусство и наука.

Господин и кавалер Рето де Виллет честно расплатился со мною за труды, и я снова вернулся к моим занятиям составления проекта великолепного дворца, буде кто закажет мне его возведение.

Беспокойная мысль, однако, терзала мой ум.

«Зачем, — думал я, — понадобился кавалеру Рето де Виллету такой хитрый и таинственный подвал, очевидно, он предполагает спрятать там какое-нибудь ценное сокровище!»

Раздумывая так, я узнал некоторое время спустя, через городские слухи, что кавалер Рето де Виллет внезапно умер, не оставив после себя наследника, и что его мыза была назначена к продаже с аукционного торга.

Как раз в это время ко мне приехал другой француз, по имени аббат Жоржель, и спросил меня: