Читать книгу "Змея за пазухой - Виталий Гладкий"

Теперь фонтан куда-то исчез (наверное, чтобы не напрягать городской бюджет), и вместо него положили серую тротуарную плитку, уже изрядно выщербленную. Похоже, какой-то чиновник хорошо заработал на ней и оставил своим потомкам в наследство — недавно положенную плитку собрались менять, а значит, распил городской казны будет продолжен с прежней эффективностью. По краям площади уже лежали громоздкие кубы, обтянутые полиэтиленовой пленкой с кирпичиками внутри, и несколько работяг нерусского вида, расположившись на травке, в тени деревьев, степенно потягивали из широких чашек какой-то напиток, возможно чай.

Определиться с занятостью Георгия в спектаклях было несложно. Никита прочитал афиши спектаклей, развешанные по стенам фойе, с именами действующих лиц и исполнителей ролей и почувствовал огромное разочарование (или облегчение? он и сам это не понял) — в те дни и часы, когда были убиты Колосков и Хайтахун, сын Олега развлекал ребятишек в пьесах «Сказ о Даниле-мастере и цветке каменном» и «Золотой ключик».

«А мог ли он отлучиться на какое-то время? — подумал Никита, уже собираясь покинуть фойе театра. — Да запросто! Думаю, его есть кому заменить. Нужно найти режиссера…»

— Молодой человек, вы куда? — вдруг раздался за спиной неприятный скрипучий голос.

Никита как раз хотел зайти в зрительный зал; судя по доносившимся оттуда звукам, шла очередная репетиция. Он обернулся и увидел бабулю-божий одуванчик. О таких говорят: «Так долго люди не живут». Годы иссушили ее до такой степени, словно она была не человеком, а растением в гербарии.

«Мать моя женщина! — мысленно воскликнул Никита. — Да ведь это Сарафановна! Сколько же годков ей стукнуло?»

Сарафановной старушку прозвали, наверное, еще до войны с немцами. Она и тогда была древней. Не говоря уже о тех временах, которые запомнил Никита. Почему она получила прозвище Сарафановна? А потому, что бабуля предпочитала всем одежкам русский сарафан. И нужно сказать, сарафанов у нее было не счесть. Да все с вышивкой, яркие. Видимо, яркостью и разнообразием своих сарафанов старушка хотела подчеркнуть праздничность атмосферы в детском театре. Малые дети смотрели на нее как на телевизионную сказочницу.

Сарафановна стояла на контроле, и можно было даже не пытаться проскочить в театр незамеченным. Глаз у нее был как у снайпера. Она на раз вычисляла безбилетников. Это были в основном пацаны с городских окраин и детдомовцы. Тем не менее Сарафановну хоть и не любили, но уважали. Она со временем стала элементом игры «в разведчика». Сумел проскочить каким-то образом мимо Сарафановны — получи «орден», то есть балл в игре. По окончании месяца детдомовцы подводили итог своих «боевых действий». Он всегда оказывался не очень утешительным, но все же победители игры были. В том числе и Никита (правда, только раз). Находились ребята более удачливые и пронырливые, чем он.

— Здравствуйте… — Никита сделал вид, что поперхнулся, — его почему-то переклинило от внезапно нахлынувших воспоминаний, и он едва не назвал старушку ее прозвищем. — Э-э… Матильда Ксенофонтовна, — вспомнил Никита не без труда. — Мне бы повидать главного режиссера.

Сарафановна ничуть не удивилась, что незнакомый молодой человек знает ее по имени-отчеству. Все городские сорванцы не раз бывали в детском театре (он и впрямь пользовался большим успехом, даже у взрослых; театру везло на талантливых режиссеров и артистов), и знали цербера в сарафане очень даже хорошо. Однажды, чтобы досадить Сарафановне, детдомовцы — те, кто постарше и кто мог позволить себе купить билет в театр, выучили из «Иоланты» арию Роберта «Кто может сравниться с Матильдой моей…» и начали напевать ее у входа, где на неизменном стуле с высокой спинкой восседала старушка, словно ожившее изваяние. Среди этих «теноров» — точнее, кенарей — был и Никита.

Ария произвела на Сарафановну потрясающий эффект. Вопреки ожиданиям великовозрастных балбесов, она приняла песенные упражнения детдомовцев не за злую шутку, а за признание ее несомненных заслуг на поприще городской театральной жизни. А поскольку обладала потрясающей зрительной памятью, отшлифованной за многие годы службы в театре, то, когда спустя какое-то время Никита и Олег попытались, как обычно, прошмыгнуть в фойе за спинами граждан с билетами, Сарафановна — наверное, впервые в жизни — сделала вид, что не заметила их. Так они потом и ходили в театр, экономя свои скудные сбережения, чтобы потратить на девочек — сводить их в кафе «Арктика», где подавали упоительно вкусное мороженое и клюквенный морс.

— А я вас помню, молодой человек… — Старушка вдруг заулыбалась и погрозила сухим пальцем. — Вы бывший детдомовец. Правда, время здорово изменило ваш внешний облик… но я все же узнала. — Это она сказала не без гордости. — Вы были, насколько мне помнится, большим шалуном.

Никита улыбнулся и ответил:

— Все верно — было, было, да прошло… Зато вы, Матильда Ксенофонтовна, прекрасно выглядите. Годы над вами не властны.

— Будем считать ваши слова комплиментом. Благодарю вас. Но это далеко не так… Впрочем, не будем об этом. Старики часто бывают чересчур болтливы, особенно если ударятся в воспоминания, но я вижу, вы торопитесь, поэтому постойте на входе вместо меня, а я приглашу главного режиссера. Кстати, его зовут Владлен Константинович.

— Большое вам спасибо…

Старушка достаточно бодро просеменила через фойе и исчезла за массивной дверью зрительного зала. Ждать пришлось недолго. Первым выскочил взлохмаченный низкорослый человечек в каком-то немыслимом костюме — желтом пиджаке в светло-коричневых яблоках и бордовых брюках с шитыми на бедрах вензелями, как у провинциального шпрехшталмейстера, который ведет цирковое представление. Вместо галстука на шее у него был повязан цветастый бант, а в нагрудном кармане пиджака торчала большая расческа, которой он, видимо, пользовался очень редко.

— Кто, что?! Вы ко мне? — затараторил он со скоростью пулемета. — Говорите, что надо, только быстро! Быстро, быстро!.. — От нетерпения он прищелкивал пальцами. — У меня репетиция, мил-человек! Генеральная!

— Владлен Константинович, быстро у нас не получится, — спокойно ответил Никита. — Но я отниму у вас не более пяти минут. Нам бы где-то уединиться…

— А, вы оттуда… — Режиссер многозначительно ткнул пальцем в потолок; что он подразумевал под понятием «оттуда», Никита так и не понял, но выяснять не стал, лишь согласно кивнул. — В таком случае милости прошу в мой кабинет. Матильда Ксенофонтовна, объявите труппе перерыв. Небольшой! Пять минут! А то знаю я их… башибузуков. Разбегутся, как мыши.

Кабинет режиссера был весьма просторный, но уютный: громадные кожаные кресла, широкий диван — он явно принадлежал к главным труженикам ТЮЗа, о чем свидетельствовали изрядные вмятины, — красивые гардины, массивный стол красного дерева, под потолком — приличных размеров симпатичная люстра с хрустальными подвесками, новенькое ковровое покрытие… Похоже, театр не бедствовал. Впрочем, это было видно и по интерьеру фойе. Никита хорошо помнил, что раньше оно не блистало красотой и ухоженностью — внешность не соответствовала содержанию.