Читать книгу "Дикие лошади - Дик Фрэнсис"

Счета были проверены, и босс желал поговорить о Говарде.

Я не желал.

О'Хара не желал.

На счастье, Говарда не оказалось в отеле, и разговор отпал сам собой. Я откланялся под предлогом своих ежевечерних совещаний с Монкриффом, и босс на прощание сказал, что верит в то, что мы в дальнейшем будем избегать «инцидентов», и заявил, что завтра утром должен будет увидеть съемки.

— Конечно, — легко согласился О'Хара, подмигнув мне. — График предусматривает диалоги, крупные планы и несколько сцен с людьми, входящими и выходящими из помещения весовой Хантингдонского ипподрома. Никаких сцен с толпой, они уже отсняты. Жокеи тоже завершили работу. Лошади будут перевезены обратно завтра после полудня. Благодаря отличной погоде и разумному руководству Томаса мы закончим съемки на ипподроме на день раньше.

Босс выглядел так, словно его укусила оса. Уходя, я гадал, может ли его хоть что-нибудь порадовать.

На мое совещание с Монкриффом заявились сразу Нэш и Сильва, каждый хотел продолжить практику частных репетиций. Нэш принес распечатку своей роли. На лице Сильвы не было косметики, зато было выражение ярой феминистки. Я попробовал представить, как она и О'Хара выглядят вместе в постели; это ни на дюйм не продвинуло мою работу, но поделать с этим я ничего не мог.

Мы просмотрели сцены. Монкрифф и Нэш обсуждали освещение. Сильва вскинула свой божественный подбородок, и, к ее удовольствию, Монкрифф оценил ее лицевые кости в терминах светотени.

Я самоотверженно пил бренди с болеутоляющим: возможно, с точки зрения медицины это плохое сочетание, но не беда. Когда все ушли, я занял полусидячее положение на кровати и не мог заснуть еще долгое время, дрожа и размышляя, и наконец решил, что в ближайшем будущем у меня за спиной всегда должна быть какая-нибудь стенка.

О'Хара своим звонком пробудил меня от тревожного сна в половине восьмого. Что-то поздновато.

— Как ты? — спросил он.

— Отвратительно.

— На улице дождь.

— Да? — Я зевнул. — Это хорошо.

— Монкрифф звонил синоптикам. После полудня должно подсохнуть. Так что мы можем взглянуть на хантингдонские сцены сегодня утром, когда фургон вернется из Лондона.

— Да… Я думал, босса это не волнует.

— Он сам уезжает в Лондон. Он не собирается ждать поездки в Хантингдон до вечера. Он сказал мне, что с фильмом, на его взгляд, все в порядке и он доложит об этом.

— Здорово!

О'Хара хихикнул.

— Он считает тебя деловым человеком. В его устах это самая высокая оценка. Он сказал, что я могу возвращаться в Лос-Анджелес.

— О! — Я был удивлен тем, насколько меня это расстроило. — И ты уедешь?

— Это твой фильм, — ответил он.

— Останься.

После паузы он сказал:

— Если я уеду, это покажет, что ты действительно у руля. — Снова пауза. — Подумай над этим. Мы все решим после просмотра. Жду тебя в одиннадцать в проекторной. Ты в состоянии?

— Да.

— Хотя не должен бы… — сказал он и отключился.

К девяти часам я решил отказаться от грандиозного британского завтрака и нашел на карте города гараж Ригли; к четверти десятого мой шофер нашел его на местности. Поверх бензонасосов был натянут навес — укрытие от дождя.

Билл Робинсон оказался обладателем длинных волос, кучи прыщей, сильного восточноанглийского акцента, короткой куртки из черной кожи, усеянной множеством золотых заклепок, и тяжелого инструментального пояса, болтающегося вокруг его тощих бедер. Он принял во внимание тот факт, что у меня был шофер, и выказал должное уважение.

— Чем обязан? — спросил он, жуя жвачку.

Я усмехнулся.

— Мисс Доротея Паннир считает тебя отличным парнем.

— Да-а? — Он с довольным видом кивнул. — Она тоже неплохая старушенция.

— Ты знаешь, что она в больнице?

Улыбка с его лица исчезла.

— Я слыхал, что какой-то ублюдок порезал ее.

— Я Томас Лайон, — представился я. — Она сообщила мне твое имя.

— Да-а? — Он насторожился. — Вы не от ее сынка? Сынок у нее просто засранец.

Я покачал головой.

— Ее брат Валентин оставил мне по завещанию все свои книги. Она сказала, что доверила их тебе на сохранение.

— Не отдавать их никому, вот что она сказала. — Он выдул из жвачки пузырь, который с громким хлопком лопнул, и выжидающе уставился на меня. Я рассудил, что было бы ошибкой предложить ему деньги, что в современном мире придавало ему статус святого.

— Что, если мы позвоним ей? — сказал я.

Он не имел ничего против, так что я воспользовался своим мобильным телефоном и дозвонился до госпиталя, а после целой серии щелчков и соединений — до самой Доротеи.

Билл Робинсон, одетый в черную кожу с заклепками, говорил с ней, и его лицо сияло детской радостью. Надежда на то, что добрые старые времена не совсем минули.

— Она говорит, — сказал он, сунув мне обратно телефон, — что задница ваша сверкает подобно солнцу и что книги принадлежат вам.

— Отлично.

— Но они не здесь. В гараже у меня дома.

— Когда я смогу забрать их?

— Я могу явиться домой во время ленча. — Он бросил взгляд в сторону чудовищного сверкающего мотоцикла, скованного тяжкими цепями, дабы расстроить планы возможных похитителей. — Обычно я не прихожу, но, в общем, могу.

Я предложил купить час его времени у его начальства немедленно и не ждать ленча.

— Не выйдет, — с трепетом сказал он. Но его начальник был реалистом и потому с готовностью принял и предложение, и деньги. Билл Робинсон поехал к себе домой на моей машине в радостном настроении.

— Откуда ты знаешь Доротею? — спросил я по дороге.

— Моя девчонка живет рядом, — просто объяснил он. — Мы иногда помогаем старушенции. Приносим ей покупки, и все такое. Она сует нам конфетки, как малышне.

— Э… — сказал я, — а сколько же тебе лет?

— Восемнадцать. Как вам мой мотор?

— Я тебе завидую.

Его улыбка стала самодовольной, но в этом не было ничего плохого. Когда мы добрались до его дома («Ма днем на работе, ключ в той штуке, похожей на камень»), Билл отпер висячий замок на тяжелой двери кирпичного гаража и обнаружил свое истинное призвание — ремонт и конструирование мотоциклов.

— Я покупаю разбитые вдрызг и собираю заново, — объяснил он, пока я стоял в гараже, разглядывая колеса, педали, изогнутые трубки, блестящие детали. — Они у меня выходят как новенькие, и я их продаю.

— Отлично, — искренне отозвался я. — Ты хочешь попасть в фильм?