Читать книгу "Дрянь такая! - Ирина Мельникова"

Я беспомощно посмотрела на Суворова и развела руками.

— С Тамарой невозможно бороться, с ней лучше соглашаться.

— Ничего, — улыбнулся Суворов, — лучше перестраховаться.

— Я надеюсь, что мы сегодня вернемся домой, — сказала я тихо. — Неизвестно, чем это для меня закончится, но я люблю ночевать дома.

— Не думайте о плохом, — Суворов заглянул мне в глаза. — Меня единственно беспокоит, как вы объясните мужу мое появление на вашем горизонте?

— Так и объясню! Все, как было! Только Сереже самому придется долго объясняться, думаю, до меня дело не дойдет!..

— Красота какая! — Голос Суворова оторвал меня от размышлений. — До сих пор не могу привыкнуть к вашей природе. Я ведь в последнее время все больше по тундрам да лесотундрам отирался. Болота, комарье и бескрайние просторы Ледовитого океана.

— И где же вы умудрились столь замечательный шрам заработать в своих тундрах? — Не удержалась я от вопроса. — Полярный мишка лапой зацепил?

— Заметили! — рассмеялся Суворов. — Настоящий юнга! Глаз, как алмаз!

— И все же, где, если не секрет? — настаивала я.

— Было дело под Полтавой, — ответил Суворов и лихо обошел огромную фуру со скотом.

— А вы хорошо водите машину, — похвалила я.

— Так ведь на чем только не приходилось ездить, — улыбнулся Суворов. Он отнял правую руку от руля и принялся загибать пальцы. — Автомобили, это еще ерунда, а так, и на бронетранспортере, и на боевой машине пехоты, даже на танке. На самолете, каюсь, не летал, а вот на дельтаплане, пожалуйста!

— И с парашютом прыгали?

— И с парашютом, — охотно подтвердил Суворов, — а в детстве с зонтиком. Смотрите, — он слегка склонил голову. — Шрам еще с тех времен остался.

Я потрогала пальцем его затылок и ощутила небольшой рубец.

— У меня тоже есть шрам, только на коленке, — похвасталась я. — Раскачивались с девчонками на березах. Я не удержалась и свалилась.

Суворов покосился на меня.

— Вы лазали по березам?

— А то! — Улыбнулась я. — Впрочем, березы это чепуха, и сосны тоже. А вот кедр, если он не лазовой, другое дело. У нас считалось особым геройством забраться на такое дерево и добыть шишек. Они были еще недозревшими, мы их варили в котелках. Кожура у орехов в это время очень мягкая, одно удовольствие щелкать.

Тут я подумала, что за суетой не поинтересовалась, успел ли он поесть сегодня? И я спросила его об этом.

— Пока терпимо, — ответил он, — но через часок можно будет перекусить. Выберем красивую полянку, заморим червячка и передохнем с четверть часа. — Он снова посмотрел на меня. — Не хотел вам говорить, но что-то вы сегодня неважнецки выглядите.

Я пожала плечами.

— А как бы вы хотели, чтобы я выглядела? Меня пытаются растоптать. Человек, которого я безумно любила, предал меня. Лучшая подруга, оказывается, связана с бандюками, — я махнула рукой. — Честно сказать, меня не волнует, как я выгляжу.

— Аня, — сказал Суворов и мягко коснулся пальцами моей руки, — не загоняется себя в угол. Даже в топоре палача отражается солнце. Хотите, я почитаю вам стихи своего друга, Виктора Драчевского. Занятный парень, бывший актер, сейчас пишет удивительные книги. Недавно по его роману сняли прекрасный фильм. «Божий промысел», называется. Уйму призов собрал на разных фестивалях… Смотрели?

— Смотрела, — ответила я. — И вправду замечательный фильм. Тонкий, нежный, трагичный и вместе с тем, очень светлый.

— Я про то и говорю, — кивнул Суворов, — Витька этот роман писал, когда у него был полный швах в делах. Из театра ушел, с коммерцией не заладилось, микроавтобус, в котором он товар из Праги возил, угнали, жена ушла… Казалось, глуши тоску водярой, а он сел и отличный роман написал! И еще стихи! Я, конечно, не спец по лирике, но они мне на душу легли, потому и запомнились. Слушайте…

И я стала слушать!

— Я устал быть подопытным кроликом,

У далеких жестоких богов.

Я устал быть квадратненьким ноликом

У чиновников и дураков.

От морали устал, и от совести,

От несбыточных планов и грез.

От своей беспросветной греховности,

От предательства, боли и слез.

И как старая, битая кляча,

Еле-еле по кругу плетусь.

Кто даст сил мне? И где ты, удача?

Я не скуп, я сполна расплачусь… — читал Суворов.

А я смотрела на него и думала, что совсем ничего не знаю об этом человеке, кроме того, что он бывший пограничник, а ныне — отличный дворник. Как он прожил свою жизнь, кого любил, кого ненавидел? Почему он расстался с женой, и есть ли у него дети? Но одно я знала наверняка, если человек любит стихи и с такой теплотой рассказывает о своем друге, он не может быть негодяем. Негодяй не станет за здорово живешь возиться с чужими детьми и пытаться наставить на путь истинный дикую орду городской шпаны…

Я вспомнила вчерашний вечер, и как он спешил назад, в свой двор по той причине, что не успел насыпать песка в детскую песочницу и полить цветы на клумбах. По сути, ничего не случилось бы, сделай он это сегодня утром. И хотя вчера мне очень не хотелось, чтобы он уезжал, сегодня я поняла, что вид пышно цветущих клумб, детворы, строящей крепости из песка, и мальчишек в кимоно, сотворил во мне абсолютно новое чувство, которое однозначно я связывала с Суворовым.

Но мое глубокомысленное молчание почему-то ему не понравилось.

— Аня, — укоризненно сказал Суворов, — опять вы ушли в себя? Ну, не надо отчаиваться! Все будет хорошо! Все получится! Я не знаю вашего мужа, но, по-моему, он или великий глупец, или…

— Не надо! — тихо сказала я. — Пока не вынесен приговор, я не смею считать его преступником. Я еду, чтобы разобраться! Он никогда не был глупцом, и я уверена, что есть какие-то подводные течения, которые вынесли его, куда не следует. Я должна помочь ему выплыть к берегу! К нашему семейному берегу! Пусть это пафосно звучит, но это мой долг. Долг его жены, долг настоящего друга. А еще, я мать его дочери, которая просто безумно его любит! И я сделаю все, что в моих силах, чтобы моя Танька не знала безотцовщины!

— Простите! — Суворов виновато улыбнулся. — Я нисколько не сомневаюсь, что у вас замечательный муж. Но в таких ситуациях женщины обычно замыкаются на себе, на своих обидах, переживаниях… А вы наоборот бросились в атаку, чтобы спасти мужа.

— Вы ошибаетесь, — сказала я, — прежде всего, я спасаю чувство собственного достоинства. Я никогда и никому не позволю себя унижать. Я не выношу ложь во всех ее проявлениях. То, что ложью начинается, ложью и заканчивается. Я верну ему свои долги, но он тоже не отвертится, и вернет свои! По полной программе!