Читать книгу "Рукопись Бога - Хуан Рамон Бьедма"

И не понял, что плачет.

На ощупь простыни напоминали влажную липкую кожу рептилии.

Гесперио потерял счет времени.

Дверь бесшумно отворилась, и в комнату заглянула Алеха с подсвечником в руке.

– Пора.

Гесперио медленно вылез из-под одеяла, отчаянно стыдясь того, что намочил пижаму; но, если женщина и заметила темное пятно на его штанах, то не подала виду. Поманив мальчика за собой, она исчезла в коридоре. Гесперио двинулся за ней, не забыв прихватить сверток.

В доме царила гробовая тишина.

Они долго петляли по коридорам, один темнее И мрачнее другого, пока не вышли к узкой крутой лестнице, ведущей на самый верх, в мансарду.

Алеха без стука приоткрыла дверь. За ней ждал седобородый старик, половина тела и лица которого были скованы параличом.

– Это Эфрен, – пояснила женщина, подталкивая Гесперио внутрь. Потом она осторожно прикрыла дверь, оставив мальчика наедине со стариком.

Неподвижное лицо Эфрена напоминало маску, но при виде свертка в глазах его вспыхнул огонь. Старик радушным жестом пригласил гостя осмотреться.

Мансарда являла собой большой пятиугольный зал, в каждом из пяти углов горело по свече.

У единственного окна в форме бычьего глаза стоял старинный телескоп.

На полках вдоль стен лежали компасы, астролябии, секстанты, октанты и какие-то совсем уж диковинные инструменты, названий которых Гесперио не знал.

Пол покрывала роспись в виде карты мира, каким его представляли двести лет назад.

Над картой неизвестный художник изобразил перевернутую пентаграмму.

У каждой из ее вершин окутанный сумраком сидел один из Пяти мастеров.

В центре была начертана таблица:

SАТОRAREPOTENETOPERAROTAS

Эфрен сидел у входа, положив здоровую руку на голову черной базальтовой статуэтки, которая изображала человека, склонившегося над страницами крошечной книги, покрытыми едва различимыми глазу письменами.

Мальчик робко приблизился к старику. Он дрожал как осиновый лист, ступая босыми ногами по ледяному полу. Мокрая пижама липла к телу.

Остановившись в центре пентаграммы, на букве N, Гесперио развязал шнурок, развернул ткань и достал Рукопись Бога.

Его голос звучал ясно и твердо:

– Я вручаю вам знак, Книгу и самого себя, чтобы вы сделали меня тем, кем я должен стать.

VI

Севилья, начало Нового Века, конец года

Праведное пламя поглотит даму,

Которая захочет бросить невинных в огонь.

Готовое к штурму, войско воспламенится,

Когда в Севилье увидят чудовищного быка.

Нострадамус. Центурии VI–XIX

Шесть дней будет длиться осада города,

Будет дана большая и тяжелая битва,

Трое сдадут город и будут прощены,

Остальных сразят огнем, все будет в крови.

Нострадамус. Центурии III–XXII

Кто достоин раскрыть книгу сию и снять печати ее? И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее.

Апокалипсис

1

Во внутреннем дворе дома номер тридцать четыре по улице Сьюдад-Хардин епископ Магальянес нетерпеливо жал кнопку звонка на двери квартиры номер двадцать три. Темнокожий гигант в сутане держал над ним зонт, то и дело напряженно оглядываясь.

Наконец за дверью послышались шаги.

– Что вам угодно? – поинтересовался старик лет семидесяти во фланелевых брюках и клетчатой рубашке, опиравшийся на никелированный костыль.

– Артуро Антонио Брачо?

– К вашим услугам.

– Здравствуйте. Меня зовут Сесар Магальянес. Я прибыл из Ватикана с важной миссией. Мне хотелось бы с вами поговорить.

Хозяин дома впился глазами в епископский перстень на руке гостя.

– Монсеньор… Что же это я держу вас на пороге? Проходите, прошу вас.

Брачо провел гостей в маленькую гостиную, обставленную в соответствии с мещанскими вкусами пятидесятых годов, если не считать того, что место телевизора занимал большой орган. Все трое расселись вокруг стола, под люстрой.

– Вы завтракали? Не желаете ли перекусить?

– Нет, спасибо, – ответил Магальянес за двоих. – Извините за беспокойство, но в архиепископской канцелярии сказали, что вы поддерживали отношения с братом Зеноном Ункарой. Это правда?

– Очень давние отношения, что верно, то верно, – старик снял очки, держась за оправу, чтобы не запачкать стекла. – И очень близкие. Мы были добрыми друзьями… А я ведь даже на похоронах не был, здоровье не позволило. Вы расследуете его смерть?

– Вы давно познакомились?

– Страшное дело… – Брачо, которому уже приходилось общаться с духовными особами такого ранга, знал, что его задача отвечать на вопросы, а не задавать их. – Тридцать лет назад.

– Расскажите.

– Я тогда руководил хором церкви Святого Варфоломея, и, надо сказать, наш хор добился больших успехов… Нас даже пригласили в Ватикан на обсуждение реформы певческого канона. Приближался Второй собор, и, как известно вашему преосвященству, многие элементы литургии собирались «сделать проще для понимания».

– Продолжайте, – велел епископ, надеясь, что на его лице не отразилось глубочайшее презрение к так называемому собору.

– Во время той поездки в Рим мы с Зеноном и познакомились. Сначала дальше простого знакомства дело не пошло. Но вскоре мне захотелось взглянуть на одну старинную партитуру из библиотеки, и тогда мы сошлись поближе. Зенон навестил меня, как только переехал в Севилью вслед за своими любимыми книжками. Я уже вышел на пенсию, и свободного времени у меня было хоть отбавляй, так что мы начали общаться. Насколько это было возможно с таким человеком.

– С каким человеком?

– Зенон был очень замкнутым. Я предлагал ему поселиться у меня. Но он предпочитал оставаться в отеле, считал, что мы будем друг друга стеснять. А у меня ведь предостаточно места. Обстановка осталась еще от родителей. Я не был против, чтобы он сам выбрал себе комнату. Но Зенон всегда настаивал на своем. После долгих уговоров он устроил кабинет в бывшей спальне для гостей в другом крыле. Приходил туда почти каждый вечер со своими бумагами.