Читать книгу "Гобелен - Кайли Фицпатрик"

Как только дверь за ними закрылась, Мадлен, с трудом сдерживая смех, отругала Розу за нахальное поведение.

— Но я даже не заметила, что там сидит этот хорек! — запротестовала Роза. — К тому же он получил удовольствие.

Временами Мадлен не понимала, что заставляет Розу дружить с ней. Так или иначе, но именно страх показаться подруге слишком скучной и занудной мешал Мадлен окончательно погрузиться в пучину академической карьеры. Она пыталась и не могла найти объяснение тому, как Розе удается постоянно находиться в таком заряженном состоянии. Порой Мадлен восхищалась подругой, иногда испытывала возмущение.

По дороге в кафе, находившееся рядом с университетом, Роза принялась рассказывать о своем путешествии в Рим со своим готом, сообщив, что кульминацией поездки стало посещение Ватикана.

— Ты знаешь, сколько стоило построить новые ворота в музей? Двадцать два миллиона долларов! Там все охраняют наемные солдаты-швейцарцы, а на улице возле ворот бегают грязные дети-оборванцы и просят милостыню, пока в базилике Святого Петра идет месса. Конечно, нам известно о лицемерии римской империи, но когда видишь невероятное богатство, запертое в надежных сейфах, и неприкрытую нищету на их пороге — это отвращает.

Мадлен кивнула. Она и сама видела сцены, которые описывала Роза, и на мгновение встревожилась, что так быстро забыла столь яркие образы. Мадлен вспомнила пир, описанный Леофгит, — крестьяне, ворующие еду со столов. За девятьсот лет мало что изменилось.

В кафе было полно студентов — они пока не тревожились по поводу все более длинных списков литературы, которую им следовало прочитать во второй половине зимнего семестра. Острый аромат свежего кофе мешался с дымом сигарет и запахами пирожных. Над столиками плыл голос Эдит Пиаф.

— Ты выглядишь отвратительно, Мэдди, — заявила Роза, пока они ждали кофе. — Почему бы тебе не отдохнуть несколько дней? Ты исхудала, жуткие круги под глазами. У меня есть фантастический крем, завтра принесу. «Эсте Лаудер».

Мадлен кивнула, рассеянно слушая Розу.

— Ладно, — сказала подруга, сообразив, что Мадлен может говорить только на одну тему. — Расскажи про Жана.

Мадлен вновь неожиданно захлестнула сильная волна эмоций, и Роза сжала ей пальцы.

— Все в порядке. Я знаю, что тебе больно, хотя никто не в силах понять чужих страданий. Я бы очень хотела найти способ избавить тебя от них, честное слово…

Мадлен пожала в ответ пальцы Розы, глядя на ее безупречные ногти, покрытые красным лаком.

— Именно так я себя чувствовала вчера вечером. Жан казался ужасно грустным.

— Тебе сначала надо разобраться со своим горем, — сказала Роза. — С Жаном все будет в порядке.

Она взглянула на Мадлен и сменила тему.

— Твой кузины не собираются продавать дневник?

Мадлен покачала головой.

— Они продают другие вещи — особенно в годы, когда выдается неудачный сезон для яблочного бренди… у них есть перекупщик.

— Ну, Карл не знает, откуда у тебя дневник. К тому же он не может купить то, что не продается. Все очень просто, — спокойно пояснила Роза.

— Верно, но если он способен оценить стоимость дневника и его возраст, то вполне может рассказать о нем.

— Не думаю, что ему от этого будет польза. У тебя паранойя.

Роза прищурилась и изучающе посмотрела на Мадлен.

— Что-то еще? Тебя смущает содержание дневника?

Мадлен кивнула.

— Там столько всего… неожиданного. Я перевела уже больше половины. Роза, по-моему, в нем описывается создание гобелена Байе.

Мадлен заговорила шепотом и с трудом удержалась, чтобы не оглянуться — не подслушивает ли их кто-нибудь.

Роза присвистнула.

— Да ну, это невозможно. Гобелен Байе сделан через много лет после норманнского завоевания!

— Леофгит тому свидетельница. Ее друг монах был любовником королевы и состоял в отряде Гарольда, когда тот был в Нормандии.

Роза покачала головой — она не верила.

— Понимаю, звучит неправдоподобно, — пылко продолжала Мадлен, — но ты ведь не консерватор, Роза! Если я не могу рассчитывать на твою объективность и непредвзятость, то к кому мне еще обратиться? Именно ты постоянно говоришь о могуществе богини! Мы обе знаем, что женское воображение развилось не за последние пятьсот лет — вспомни хотя бы гречанку Сафо!

Роза снова покачала головой.

— Ты хочешь сказать, что гобелен начали вышивать до вторжения, в то время как все теории утверждают, что он создан не ранее тысяча семьдесят седьмого года. Подумай сама, это совершенно невозможно.

Мадлен успокоилась.

— Это возможно, — тихо проговорила она. — Хотя я сама с трудом верю в это. Слушай, Гарольд и Вильгельм договаривались убить Эдиту, как только умрет Эдуард Исповедник… это потрясающий материал.

— Правда? — Роза стала похожа на встревоженного врача, готового прописать пациенту успокаивающие таблетки. — Думаю, тебе надо выпить.

Мадлен не обратила внимания на ее слова. Она почти шептала:

— Когда я была в Кентербери, мне удалось еще кое-что узнать. Существует история о том, как во время ликвидации монастырей из аббатства Святого Августина были изъяты реликвии. Вероятно, речь идет о мощах святого Августина. Их до сих пор не удалось отыскать.

— Хочешь сказать, что в дневнике говорится о том, как их найти?

Мадлен кивнула.

— Если хочешь, можешь сама прочитать перевод. Знаю, о чем ты хочешь спросить, поэтому говорю сразу — да, я уверена, что дневник подлинный. Я не зря изучала в университете средневековую латынь.

— Ну, мы-то знаем, что ты изучала ее из-за Питера! Уверена, что ты до сих пор увлечена этим неудачником.

Питер Розе никогда не нравился.

— Он никогда не был неудачником!

— Ты вкладываешь в эти слова слишком много страсти. Я остаюсь при своем мнении.

Мадлен, задумавшись, вошла в лекционный зал и некоторое время стояла за кафедрой, бессмысленно глядя в записи. Она даже не заметила, что в аудитории стало тихо. Студенты ждали начала лекции. Тишина заставила Мадлен отвлечься от собственных мыслей, и она посмотрела прямо в глаза студенту, который несколько недель назад проявлял интерес к ее телу. Выражение его лица оставалось столь же агрессивным. Она вздохнула, сожалея, что испытывает раздражение, а не удовлетворение. Мадлен начала говорить, не спуская с нахального студента глаз.

— В средневековой Англии имелся закон, введенный королем Альфредом, в котором едва ли не впервые шла речь о сексуальных домогательствах. В его основе лежала идея о штрафе за провокационное внимание к женщине — чем более серьезным был вред, нанесенный женщине, тем больше было наказание. За самые серьезные преступления полагалось следующее: человек должен был взять в руки раскаленное на огне железо и пройти с ним девять шагов. Затем раны на неделю перевязывали. Если спустя неделю они начинали гноиться, человек признавался виновным и его ждала виселица.