Читать книгу "Государство против революции - Павел Владимирович Крашенинников"

их воображаемой социальной базы развязали массовые репрессии и Большой террор[443].

Эти трагические события произвели глубокое впечатление на советскую и мировую общественность и давно обросли многочисленными политологическими клише, пытающимися как-то пояснить их с помощью аналогий.

Весьма популярным является аналогия с Великой французской революцией, когда в ходе так называемого великого террора, развязанного якобинцами против «врагов народа», погибли почти все лидеры революции. Сказанную перед казнью Жоржем Жаком Дантоном фразу: «Революция пожирает своих детей» – обычно трактуют в том смысле, что логика послереволюционных событий такова, что борьба между самими революционерами становится неизбежной, и обычно люди, которых революция возносит на вершину государственной власти, гибнут первыми[444]. Большевики, объявляя Красный террор, поеживались, вспоминая эту сентенцию.

Впрочем, некоторые приписывают ее другому французскому революционеру – Пьеру Виктюрниену Верньо. Правда, звучала она несколько иначе: «Революция, как бог Сатурн, пожирает своих детей». В этом варианте она имеет более глубокий философский смысл. Миф о Кроносе (в древнеримском варианте – Сатурне) трактуется как образ времени, которое все порождает и все пожирает. Отсюда и универсальный объяснительный принцип: «Время было такое…»

Безусловно, репрессированные видные революционеры были порождены революцией – без нее они бы остались никем и звали бы их никак. В этом смысле они были ее детьми. Однако пожрала их вовсе не революция, а победившее ее государство во главе с еще одним сыном той же революции.

Если уж разбираться в классификации детей революции, то можно выделить два крайних случая – экзальтированный и свято верящий в революцию Троцкий (и в определенном смысле Крыленко) и циничный и аморальный Сталин. Если уж и искать аналогию с популярными назидательными историями, то лучше всего здесь подойдет библейская притча о Каине, убившем своего брата Авеля.

Каин (Сталин) убил Авеля (Троцкого) за то, что тот был угоден Богу (революции), а он – нет. Сталин, как не раз говорил Троцкий, революцию предал и прощать тех, кто знал это, не хотел, уничтожая свидетелей. Чтобы никто, встретив Каина, не вознамерился убить его, Бог сделал ему знамение или, другими словами, наложил на Каина печать. Иосиф Виссарионович и после своей физической смерти остается неубиваемым вождем почитателей «сильной руки».

Другое популярное клише – маятник истории, который, будучи сильно отклоненным от положения равновесия, непременно качнется в обратную сторону. Мораль здесь в том, что за всякой революцией следует реакция, которая с детьми революции обращается довольно грубо.

Однако отождествлять сталинизм с имперской реакцией было бы сильным преувеличением. Аналогии сталинского тоталитаризма с самодержавием выглядят занимательно, но не имеют под собой никакой основы. Да, структура общества практически не изменилась, но легитимность власти имела совершенно иную природу, а советская система управления от имперской отличалась коренным образом.

Это при проклятом царизме императора-реформатора, стремившегося сдвинуть страну в сторону общемирового тренда развития, сменял император-консерватор, пытавшийся сгладить возмущения социума от случившихся реформ, и наоборот[445]. Причем при каждом колебании маятника туда-обратно появлялась своеобразная «добавочная стоимость», дававшая импульс продвижению страны в сторону европейской цивилизации. Однако два последних императора оказались настолько экстремальными, что амплитуда маятника превысила допустимое значение, и он разрушился.

Нечто похожее происходило и в СССР, только колебания происходили между другими крайностями – от полурынка к мобилизации и обратно. При этом никакого приращения импульса развития не происходило, поскольку все попытки реформ сводились к пародиям на НЭП, и даже они сильно пугали начальство. Плоскость колебаний маятника истории опять оказалась перпендикулярной той, в которой находился общемировой тренд развития цивилизации, что и привело к краху коммунистического эксперимента.

Произошло это прискорбное событие отнюдь не в момент Октябрьского переворота и даже не в связи с окончанием Гражданской войны. Оно стало результатом узурпации партийной бюрократией идеологической функции коммунистической партии. Мало того, что марксизм-ленинизм был объявлен «единственно верным» и потому неверифицируемым учением, превратившимся тем самым в религию. Став, по сути, бюрократической инструкцией, требующей скрупулезного исполнения без отклонений в любую сторону. Учение начисто лишилось заложенного Марксом потенциала общественного развития и творческого начала, позволявшего в свое время Ленину адекватно реагировать на изменение текущих обстоятельств.

Общество лишилось возможностей конкурентного развития. Даже творчество деятелей искусства и культуры было жестко забюрократизировано с помощью подконтрольных партократии творческих союзов, требовавших от своих членов неукоснительного следования инструкции под названием «метод социалистического реализма».

Конечно, мобилизационный тип управления дает замечательные результаты, когда речь идет о решении конкретных проблем: победа в Гражданской войне, коллективизация, индустриализация, победа во Второй мировой войне, ядерный проект, развитие ракетной техники и т. п. Вместе с тем при игре вдолгую требуется программный подход, учитывающий развитие общества и научно-технический прогресс. А вот с этим коммунистическая доктрина справиться не могла, и «генеральная линия партии» колебалась от все менее эффективного мобилизационного начала к реформам в духе НЭПа – последней попытке творчески развить марксистскую доктрину, постепенно растрачивая былые достижения. На излете Советской власти ее вожди признавались, что не знают общества, в котором живут, а отставание СССР в технологическом развитии бросалось в глаза.

Однако, заканчивая очерки о государстве и праве, посвященные событиям 1923–1938 годов, мы должны отдавать себе отчет, что мобилизационные мероприятия только набирали свой ход, поскольку на нашу страну надвигалась самая страшная в истории человечества война, с приходом в Советский Союз она получила название Великой Отечественной войны. Но об этом периоде военного государства и права, будем надеяться, мы расскажем в следующих очерках.

Первый временный деревянный Мавзолей был возведен ко дню похорон Владимира Ильича Ульянова (Ленина) (27 января 1924) по проекту академика А. В. Щусева. Первый Мавзолей простоял до весны 1924 года. Москва, Красная площадь.

Похороны В. И. Ленина 27 января 1924 года. Траурная процессия на Красной площади в Москве.

Феликс Дзержинский – председатель ГПУ при НКВД РСФСР и Иосиф Уншлихт (справа) – заместитель председателя ГПУ (репрессирован), Лев Троцкий после парада войск, посвященного 5-й годовщине ВЧК-ГПУ.

Фотография членов Политбюро ЦК РКБ (б), избранных на Пленуме ЦК РКБ (б) в июне 1924 года. Верхний ряд (слева направо): Лев Львович Каменев, Иосиф Виссарионович Сталин, Лев Давидович Троцкий. Нижний ряд (слева направо): Алексей Иванович Рыков, Николай Иванович Бухарин, Григорий Евсеевич Зиновьев, Михаил Павлович Томский.

Конституция СССР. С приложением важнейших действующих узаконений об организации и деятельности Центральных органов Союза ССР, 1924 год.

Агитатор П. И. Варламов (в центре) знакомит охотников-эвенков с Конституцией Советского Союза, 1924 год.

Участники II Всесоюзного съезда общества «Долой неграмотность».

Заместитель наркома просвещения РСФСР Надежда Константиновна Крупская (стоит слева) выступает на собрании общества «Долой неграмотность».

Плакат А. Радакова «Неграмотный тот же слепой. Всюду его ждут неудачи и несчастья», 1920 год.

Выселение кулацкой семьи из села Мальчевицы. Украинская ССР.

Коллективизация сельского хозяйства. Инвентаризация сельхозинвентаря, проводимая комсомольцами, в деревне Агеевка Калужской области. Февраль, 1929 год.

Плакат художников А. Иванова и Ш. А. Мирзаянца «Долой