Читать книгу "Щепа и судьба - Вячеслав Юрьевич Софронов"

опасностях.

Посоревнуемся в пережитых нами испытаниях.

Решать вам.

А мой выбор давно сделан.

И, как мне кажется, не мной, а кем-то свыше.

И ничуть о том не жалею.

Какой смысл?

Жизнь продолжается!

И верю, время главного выбора еще не пришло.

* * *

Мои игры с сочинительством чего-то нереального, немыслимого, но кажущегося близким и желанным начались с юности, а то и младенчества.

И, понятное дело, к добру не привели.

Они, как квашня, оставленная в теплом месте, заполняли меня всего и вытесняди все остальное, что должен делать человек в реальной жизни.

Какие-то образы, отдельные слова, фразы бессистемно вспыхивали и вскоре угасали. Оставаясь в памяти незавершенными сюжетиками.

Вскоре они сменялись новыми фантазиями, настойчиво требовавшими реализации, воплощения на бумаге.

Но я несказанно боялся сесть к столу и записать то, что жило во мне едва ли не помимо моей воли.

Это нельзя назвать страхом.

Скорее присутствовала робость, которую испытывает каждый, собравшийся переплыть реку, боясь, что до другого берега он может и не добраться.

Литературный процесс с деревенским акцентом

…Не совладав с выбранным наудачу охотничьим ремеслом, своей затеи удалиться от мира все же не оставил. И после недолгих раздумий твердо решил на какой-то срок сменить городскую среду обитания на деревенскую.

Приглянулась же мне достаточно отдаленная от мирской суеты деревенька, жительство в которой не позволило бы окончательно утратить связь с вполне досягаемыми благами цивилизации и общения с себе подобными. Любой из нас, рожденный и воспитанный среди людей, испытывает потребность быть услышанным. Хотим мы того или нет, но притяжение меж людьми действует с тем же постоянством, как гравитационные силы, притягивающие нас к земле. Особенно к родной. И бороться с этим бесполезно.

А деревенька та давненько запала в мою душу и манила своим неповторимым обликом, словно явилась она из времен былинных, давно ушедших, но живущих внутри каждого исконно русского человека.

Казалось, чем можно удивить многоопытного сибиряка-путешественника, побывавшего во время своих скитаний и на крутых обрывах батюшки-Иртыша, и в бесконечных, насквозь пронизанных всепроникающими солнечными лучиками сосновых борах или же на берегах тихой, заросшей осокой-резучкой неспешно текущей куда-то вдаль прозрачной речушки. Казалось бы, ничем.

Их красоте удивляешься и дивишься, и некая робость овладевает тобой. В таких местечках говорить хочется шепотом, стараешься не брякнуть лишний раз пустым котелком, не спугнуть сидящую на макушке распустившего свой венчик полевого лука стрекозку, не смять самодовольную, а потому невинно-наивную лапку зверобоя. Ты чувствуешь себя здесь музейным зрителем, заглянувшим сюда случайно и ненадолгочко. Пробыв какое-то время, спешишь покинуть, не опорочить своим присутствием священный уголок, чтоб следы твоего пребывания быстрей затянулись, заровнялись и первозданный мир остался таким же нетронутым, живым и неувядаемым.

Но облюбованное мной место было другим. Оно таило в себе некую тайну, открывавшуюся лишь посвященным. И в то же время давало уверенность в собственных силах, звало и манило. Увиденное всего лишь раз оставалось в памяти, как сказочный рисунок из детской книжки, что не может стереть время, повседневные заботы и не вытеснит иной образ, встреченный тобой много позже. Может, этот уголок, созданный природой, редко кем посещаемый, родился в моем воображении когда-то давно, в пору юности и жил там внутри меня, чтоб потом однажды вспыхнуть, дать знать о себе, когда увидел его воочию? Но когда я встретился с ним, понял, — он все эти годы ждал именно меня…

…Первый раз забрел туда из чистого любопытства. Сперва шел из соседнего села по пыльной дороге наугад. Потом увидел крутой спуск в овраг, по дну которого текла бурая от впитанных соков густо обступившего ее тальника речушка. Перешел ее по абы как сколоченному мосту, поднялся по глинистому склону наверх, с удивлением увидел раскинувшееся вблизи косогора сельское кладбище без крестов и ограды. Лишь поржавевшие пирамидки с пятиконечными звездами торчали в нескольких шагах от дороги. Но за ними, за стволами опушенных курчавыми шапками вечно зеленеющих кедров просматривались и старые, полусгнившие кресты, как напоминание о той поре, когда народ верил виной более светлый и радостный мир, не омраченный заботами о хлебе насущном.

Дальше дорога втягивалась в лесную чащу тихую и насупленную, не ожидавшую добра от пришельца, о чем говорили спиленные как попало стволы деревьев, брошенных в наиболее топкие места дорожной хляби. Промежуток между лесом и дорогой, прорезанной колеями пытавшихся проехать по ней машин, был испещрен с обеих сторон следами колхозного стада, словно место сражения после минометного обстрела. Но чуть дальше по лесу вилась тропа, протоптанная такими же, как и я, путниками, и по ней шагалось легко и даже весело.

Вскоре попалась еще одна речка уже без мостика, заваленная в наиболее узком месте все теми же наспех спиленными бревнами, и опять лесная тропа вдоль раскисшего дорожного полотна. Примерно через полчаса показался новый крутой спуск, а за ним… холм или гора с пробивавшимися проплешинами белесого с примесью глины песка. И поверху ее виднелись добротные избы, покрытые серым от частых дождей тесом, огороженные покосившимися заборчиками, огородами по склону и бегущими по небу молочного цвета облачками, делавшими увиденное чем-то картинно-древним и нереальным.

Обойдя холм в поисках подъема, вышел на луг, изрезанный речными протоками, на противоположной стороне которого опять возвышалось плоскогорье и топорщившиеся на нем ровным строем вековые ели, словно заслонявшие чужаку путь. Подъем оказался небывало крутым, внизу его открывалась очередная речушка, разрезающая холм как бы пополам.

Тогда я, зачарованный увиденным, оттягивая время подъема наверх, отошел чуть в сторону, на луг, и неожиданно для себя открыл то ли озерко, толи пруд, заросший вдоль берега кувшинками. Уселся на берегу и, потрясенный увиденным, глазел то в одну сторону, то в другую, словно фотограф — любитель, пытавшийся выбрать нужный ракурс. Одно могу сказать точно, подобного чуда мне до того встретить не приходилось. А тут на тебе! И гора, и деревенька на ней, и пруд, и речки! Того и гляди, появится сейчас былинный богатырь и проскачет, погромыхивая латами на сером коне, спеша сразиться то ли с Соловьем-разбойником, то ли с самим Змеем Горынычем.

Когда нагляделся вдоволь, всласть пропитался увиденным, взобрался на гору. И вновь вид с полотна какого-нибудь русского художника, что любили писать идущую дутой деревенскую улочку, садики возле домов со спелыми кистями рябин, горка полусгнивших бревен, заборчики из заостренных досок с глиняными крынками поверху и старик с белой бородой, сидящий подле ворот на лавочке. И неизменный мурлыкающий кот у него на коленях. И тишина, только с прудка доносятся всплески