Читать книгу "Один в Африке. Путешествие на мотороллере через 15 стран вглубь черного континента - Стефано Медведич"

с возрастанием напряжения, такое внимание стало надоедать. Сейчас, после разнесшейся информации о диарее, думаю, что настало время озаботиться прайваси, но сил реагировать нет.

Я возьму реванш поздней, когда частично восстановлю здоровье и смогу кричать как сумасшедший, мешая ругательства на французском, итальянском и даже на диалекте. После этого ситуация изменится, но не вполне, потому что все равно до окончания путешествия останусь объектом развлечения для большей части моих попутчиков, включая детей.

Капитан Франсуа сообщает о состоянии моего здоровья Жерару, механику, одновременно исполняющему функции медбрата. Он тут же приходит и старается установить диагноз. Жерар – очень деликатный человек. Много раз, заметив меня в очереди у туалета, он предлагал воспользоваться капитанским туалетом, более чистым, чем туалет для пассажиров. Он считает мой пульс и говорит, что есть небольшой жар. Потом, осмотрев и узнав о свином мясе, сообщает, что у меня одна из форм дизентерии, пока еще легкой, но в следующие часы состояние может ухудшиться. Он достает из коробочки двенадцать таблеток коричневого цвета и предписывает принимать их по две штуки каждые два часа. И если его диагноз верен, то уже после первых четырех таблеток я должен буду почувствовать некоторое облегчение. Если бы я был верующим, отдал бы себя в руки Богу, но по необходимости должен отдаться в руки Жерара. Ослабевший физически и сломленный морально, я стою на буксире один на один со своими мыслями. Прислонившись головой к лееру, наблюдаю за течением реки. Стою там неподвижно несколько часов, провожая взглядом островки зелени, сорванные с берега яростью грозы. Слежу за ними до тех пор, пока они не исчезают на горизонте. Гипнотизирующее воздействие течения великой реки на мой утомленный болезнью и почти не способный ни на какие активные мысли ум вызывает какое-то состояние раздвоения личности. Каждый клочок зелени, проплывающий перед глазами, уносит с собой мою душу куда-то далеко-далеко, где я уже не могу ее разглядеть.

С наступлением темноты мое внимание притягивает берег. Пышная и густая растительность становится нескончаемым черным пятном, контуры которого четко вырисовываются на кобальтовой синеве неба, усыпанного звездами. Временами в гуще леса промелькивают огоньки. Я представляю семьи, собравшиеся возле этих огней для вечерней трапезы, совершая ритуал, одинаковый во все времена и на всех широтах.

Пока таблетки Жерара делают свое дело, Виктория за два дня проходит расстояние от Локуту до Янгамби. Мы уже близки к цели: еще день и прибудем в Кисагани. Двенадцатого сентября, в полдень, до него остается лишь сорок километров. Продолжаю принимать лекарство, хотя все симптомы дизентерии исчезли, остался лишь общий упадок сил и состояние духа, похожее на дрожащий огонек свечи, готовый погаснуть при первом же дуновении ветра.

Несмотря на слабость, начинаю укладывать вещи и готовиться к высадке. Разбираю палатку, складываю ее в чехол. В днище палатки полно дыр. За двадцать четыре дня плавания пластик в некоторых местах приварился к ржавчине баржи, и мне приходится применять силу, повреждая палатку. Сейчас я понимаю, откуда приползали черные червяки из штабелей копченой рыбы. Освобождаю Веспу от всего того, что на нее навалено соседями, и размещаю на ней мой багаж. После двух часов работы чувствую себя готовым сойти на землю.

Как я уже много раз говорил, в Африке лучше не обзаводиться никакой уверенностью в чем бы то ни было и не строить планов, потому что и первое, и второе неизбежно сведутся на нет. В двадцати километрах от Кисангани Виктория останавливается, пристает к берегу и глушит мотор. Капитан, которого я прошу объяснить причину непредусмотренной остановки, говорит, что не может войти в Кисангани без предварительного контроля военных властей. Приходится примириться с фактом и принять внезапное изменение программы.

Кисангани

Когда Виктория причалила к берегу (толстый ствол величественного дерева, расщепленного надвое ударом молнии, кажется оставленным здесь по воле Бога, чтобы послужить в качестве прочного кнехта), к ней быстро приближается моторная лодка и швартуется у буксира-толкача. Пять солдат и два агента речной полиции поднимаются на борт. Капитан Виктории учтиво встречает их.

Капитан Фраснуа подходит позвать меня – хочет представить офицеру, возглавляющему группу солдат, он его однокурсник по Военной академии Киншасы. Пытаюсь выглядеть презентабельней: сбриваю бороду и силюсь придать лицу более бодрое и беспечное выражение. Приосаниваюсь, чтобы продемонстрировать силу духа и уверенность. Разумеется, мои пожелтевшие волосы и глаза, обведенные темными кругами, ни на кого не произвели бы благоприятного впечатления. Поднимаюсь на буксир, Франсуа идет навстречу мне, протягивая руку. У меня такое чувство, что он хочет продемонстрировать перед своими боевыми товарищами знакомство с белым, с mondele. На борту стоит страшный шум. Взрывы смеха смешиваются с фразами на lingala и французском: военные, встретившись, всегда поднимают такой шум. Франсуа кладет мне одну руку на плечо, а другой чуть подталкивает к офицеру, своему другу. С первого взгляда на него у меня создается впечатление, что тот не очень приятный человек. Вместо того чтобы пожать протянутую руку, он тяжело хлопает меня по плечу. В руке у него бутылка пива, форма в беспорядке. Автомат, висящий через плечо, постоянно подпрыгивает на животе. Должно быть, он пьет уже не первую бутылку за день, потому что явно пьян. Он задает мне несколько вопросов. Голос замедленный и искаженный алкоголем. Ему никак не удается расслышать мои ответы, потому что он заглушает их громким смехом, причины которого я понять не могу.

В голове мелькает мысль, что это состояние преувеличенной веселости, вызванное алкоголем, в конголезских солдатах в мгновение ока может трансформироваться в ужасную и безосновательную жестокость. Тем не менее, чтобы не огорчать Франсуа, я делаю хорошую мину при плохой игре, изображаю улыбку и иногда вставляю в разговор банальнейшие фразы. Вытаскиваю из кармана фотоаппарат и прошу позволения сделать снимок на память. Мы выстраиваемся и позируем; один из членов экипажа уже собирается нажать на кнопку, когда вдруг офицер отделяется от группы и приближается к молодому человеку, который присутствует при «историческом» событии, не причиняя никому неудобств. Внезапно офицер с жестокостью срывает с лица молодого человека солнечные очки и раздавливает их своими тяжелыми ботинками на тысячу осколков. Жертва этой выходки стоит неподвижно, только руки заметно дрожат, когда в его адрес несутся угрозы и оскорбления. Ни он сам, ни все остальные, присутствующие при этой сцене, в том числе и я, не можем объяснить причину такой жестокости. Я уже собираюсь встать на защиту молодого человека, но Франсуа меня удерживает и просит не обращать внимания. Он советует всегда находиться в стороне,