Читать книгу "Маски Черного Арлекина - Владимир Торин"

Подлинное безумие – это когда стираются рамки. Когда граней больше не остается, а пробуждения нет, ведь сон исчез, а его место жестоко и безжалостно заняла самая что ни на есть настоящая явь. Настоящая, естественно, лишь для тебя, рожденная твоей собственной головой. Когда от вчерашней жизни не остается ничего, даже следа, даже воспоминания – это и есть подлинное безумие.

И все к этому шло... Инстрельд V, король и правитель Ронстрада, чувствовал, хотя скорее даже уже понимал: еще немного, и стены, окружающие его, сожмутся настолько, что от него ничего не останется, а то бесформенное и измятое, что заменит его, уже перестанет быть тем, у кого есть любящая супруга, замечательный сын и ждущие его милости верноподданные. Сейчас он уже даже не мог припомнить: подобное случалось с ним с самого детства или же стало нежданным порогом, о который он споткнулся в недалеком прошлом? Отец Мариус от одной исповеди короля к последующей твердил, что нужно каяться, быть честным и правдивым по отношению к себе и окружающим, что Хранн не допустит злокозненных мыслей... Ему легко говорить, ему не мерещится Бансрот ведает что... Он не тает, оплавляясь день за днем, точно огарок свечи с запаленным фитилем...

Принятое решение срочно покинуть Гортен и лично посетить северную провинцию королевства казалось весьма разумным и логичным, но никто не мог даже помыслить о том, что король занят в первую очередь вовсе не официальным визитом на вассальную территорию, а попыткой собственного побега от гнетущей обыденности, рутинных дел и приевшихся лиц.

Сар-Итиад встретил его величество проливным дождем, ливень как будто и вовсе не собирался заканчиваться, преследуя монарха от самого Гортена. Первые четыре дня пути он слушал барабанящую по крыше кареты мокрую дробь, а сейчас был вынужден оценить осеннюю печаль на себе. Из-за непомерной слякоти и разбитых улочек Сар-Итиада королю пришлось покинуть карету и пересесть на коня. Четверо гвардейцев тут же поспешили растянуть над своим повелителем полотняный навес, закрепленный на копьях, которые они держали в руках, но его величество безоговорочно отказался от подобного передвижного шатра.

Ливень застилал глаза, стекая по лицу и теряясь в аккуратно подстриженной бороде. Дождь впитывался в тяжелую синюю мантию, подбитую беличьим мехом, и высокую алую шляпу с отогнутыми полями и зубчатой золотой короной, сковавшей тулью. Король поднял голову и взглянул на белое небо, подставляя лицо струящейся влаге. Несмотря на неуверенные протесты и замечания спутников, он не желал прятаться от ливня. Именно в эти мгновения он чувствовал себя поистине живым. В голове прояснилось, будто слезы осени вымыли из сознания всю грязь, а свежий воздух наполнил легкие. Вот чего ему не хватало так долго...

Никто не встречал монаршую процессию, что являлось уже даже не простым нарушением этикета, а довольно грубым оскорблением королевского достоинства, но сейчас все это Инстрельду Лорану показалось столь незначительным, что он попросту ввел своего белого коня, облаченного в дорогую темно-синюю попону, вызолоченную узором из лилий и роз, в ворота города. За повелителем последовали его спутники: несколько ближайших советников и представителей знати да три десятка тяжеловооруженных всадников из числа конной королевской гвардии в качестве почетной охраны. Как ни прискорбно было признать, его величество просто не мог сейчас позволить себе более внушительного военного сопровождения – брать в эскорт пехотные полки или рыцарей орденов означало нанести оскорбление графу Анекто, который счел бы это началом оккупации.

Все же король ошибался, когда посчитал, что его не встречают. Сразу же за сар-итиадской стеной, по обе стороны улицы Трех Корсарских Серег, застыли черные фигуры, и невозможно было различить их лиц под глубокими капюшонами. Стражники графа Анекто, выстроившиеся по пути следования королевской процессии, не выглядели доброжелательно и, прячась от дождя, кутались в длинные черные плащи, что делало их похожими на наемных убийц, которыми они, по бытующему в народе мнению, собственно, и являлись. Ходили слухи, что граф Сар-Итиадский набирал своих людей среди висельников и уличного отребья, это, конечно же, было не совсем так, но и вправду некоторые влиятельные роды Северной Пристани отнюдь не могли похвастаться благородством происхождения.

Копыта коней ступали в глубокие лужи и выбоины, и всадники мечтали поскорее спрятаться от ливня у теплого очага под надежной крышей. Король и его свита проезжали мимо тесно обступивших улицу неказистых домов. Окна цирюлен, портняжных мастерских, лавок да трактиров были плотно закрыты ставнями, а кое-где – так и коваными решетками. Улицы пустовали: горожане не казали носу наружу – что им какой-то там приезд какого-то короля! Собаки, не высовываясь под дождь из своих конур, подчас наполняли ближайшие кварталы истошным лаем; коты залегли на чердаках, лениво глядя на проезжающих внизу многочисленных конных; даже голуби не ворковали, прячась на карнизах под скатами крыш.

Вскоре под присмотром черных фигур в плащах процессия выехала на большую площадь, значительную часть которой занимал пустующий и безжизненный сейчас рынок. С балки ближайшего дома на настоящей висельной петле свисала и раскачивалась зловещая вывеска: «Площадь Тысячи Висельников».

Вглядываясь в стену ливня и размытые из-за него очертания сооружений на противоположной стороне, король обратился к своему советнику-секретарю, немолодому уже дворянину с благородной осанкой, ехавшему на гнедом жеребце по правую руку от его величества:

– Господин Луар, напомните мне, почему эта площадь получила такое название.

– Охотно, ваше величество, – голос секретаря выдавал, что вместо каких-либо бесед под дождем господин Луар предпочитает поскорее добраться до места назначения и переодеть мокрую одежду, но с королем ведь не шибко поспоришь. Мысленно кляня неуместно проснувшуюся монаршую любознательность, секретарь начал рассказ, напрягая голос, чтобы перекрыть шум ливня: – Еще до основания Сар-Итиада на этом месте был крупный рынок, оборудованный причалами для кораблей. Сейчас его назвали бы портом, но в те времена порты здесь не строили, в общем, это было просто место, где швартовались суда и куда приходили торговать дельцы со всей округи. Принадлежало оно князю Хианскому, но только формально, фактически же здесь всем заправляла Первая Гильдия.

– Что еще за Первая Гильдия?

– Старинное преступное сообщество, в которое входили несколько знатных родов Хиана Златоглавого, а также кое-кто из Гортена и Дайкана, более того, я встречал записи о том, что и в Таласе у Гильдии тоже были свои люди. Гильдия занималась торговлей и другими, менее честными делами.

– Хорошо, но при чем здесь эта площадь?

– С названием площади связано основание города. – Зябко кутаясь в плащ, господин Луар огляделся и поморщился – история была столь же сырой и мерзкой, как вода, заливающая за шиворот и отвороты сапог. – Правда, тут сведения очень неточные, множество разночтений. Я напомню одну из версий. Бытует предание, можно даже назвать его легендой, о том, что один из воров, надо признать, не последнее лицо в Гильдии, похитил дочь самого князя. Может быть, они любили друг друга, а может, он пожелал получить выкуп, рассказывают по-разному. Молодой вор прислал князю на крыльях белого голубя письмо, но что он написал в нем, неизвестно. Все знают одно: властитель Хиана был человек гордый и слышать не хотел ни о каких условиях. Он вызвал к себе представителя Гильдии и потребовал выдать ему наглеца. Посол Гильдии пообещал разобраться в ситуации. Казалось, все должно было разрешиться миром. Но в тот же день из Златоглавого сюда, на этот самый рынок, приехал незнакомый человек в кроваво-красном плаще, какие носят хианские придворные палачи. На лице его была тугая алая маска с прорезями для глаз. Он привез письмо с печатью князя. Властитель повелевал всем людям, жившим здесь, с женщинами и детьми собраться на этом самом месте, через которое мы держим путь. Люди собрались – они ждали приезда самого князя, но вместо его светлости на рынок въехали солдаты, людей окружили и никуда не выпускали три дня. Все это время сотни плотников, присланные из Хиана, что-то мастерили неподалеку, на доски и бревна разобрали почти все лавки. И вот на третий день мастера закончили свою страшную работу: на площади установили множество виселиц – по числу жителей, включая стариков и грудных детей. По некоторым источникам, число повешенных доходило до тысячи, отсюда и название площади.