Читать книгу "Мистика русского православия - Роман Багдасаров"

Так добирается прощальник до самого монастыря; тут компания его останавливается у стен святой обители, а сам он кланяется собравшемуся народу на все четыре стороны, просит у всех прощения, братски обнимается с каждым и наконец подходит к воротам монастыря и стучит в них:

— Хто такий?

— Запорожець!

— Чого заради?

— Спасатися!

Тогда ворота отпираются, и прощальника впускают в обитель, а вся его веселая компания, с музыками, горилками, пивами и медами, остается у ограды монастыря. Сам же прощальник, скрывшись за стеной монастыря, снимает с себя черес с оставшимися червонцами, отдает его монахам, сбрасывает дорогое платье, надевает грубую власяницу и приступает к тяжелому, но давно желанному «спасению».

Свята брама обчинилась —

Козака впустили,

1 зное брама зачинилась,

Нав'т зачинилась Козакова..

240 _

Сокрушение «сосудов скудельничьих» (см. Отк. 2: 27), насыщение народа рыбой (символ Евхаристии) и бубликами (от которых ещё навсегда остается дырка), насмешка над главным адским атрибутом (дегтем) и тому подобное предельно обнажали антиномию жизни сичевого рыцаря в момент её наивысшего напряжения — принятия «равноангельского чина» — бесповоротного личного разрыва с миром людей. Другим средством преодоления двойственности была славная смерть на войне.

Отслеживание перипетий монашеского пути бывших запорожцев, таких, например, как есаул Дорош, казак Семен Коваль, требует слишком много места, хотя, безусловно, его достойно. Трудно удержаться, правда, чтобы не провести весьма красноречивую параллель. Пустынники, удалявшиеся в необжитые места Афона, назывались, подобно запорожцам, «сиромахами». Они не были приписаны ни к какой обители, добровольно влача нищенское существование. Святогорское сиромашество было своего рода иноческой вольницей, альтернативной по отношению к жесткой олигархичности кинота1. Постепенно смысл этого подвига все более утрачивался как для монахов-келиотов, считавших сиромахов обыкновенными тунеядцами, так и для самих пустынников, не проявлявших себя уже ничем замечательным, кроме дикого поглощения пищи во время трапезы, когда они собирались на престольный праздник какого-нибудь афонского монастыря. Близка этому оказалась и инволюция запорожской сиромы: от бедного рыцарства, сознательно расточающего отнятое у супостата богатство во имя обета нестяжания, к голоте, которая не прочь осесть на земле, но, в силу разных обстоятельств, не может себе этого позволить. Здесь суть пертурбаций, постигших сичевое казачество за последний период его существования с 1734 по 1775 год.

Падение или отступление?

Анализируя причины гибели Сичи, историки чаще всего останавливались на силовом устранении ордена, как это провозглашено в манифесте Екатерины II: «За оскорбление Нашего Императорского

Орган монашеского самоуправления на Святой горе Афон (греч.).

_241

Величества чрез поступки и дерзновение, оказанные от сих Козаков в неповиновении Нашим Высочайшим повелениям». Писали, что Войско утратило значение ближайшего к Крыму форпоста, что «крепостники» стремились овладеть плодородным краем и подчинить себе «трудовое казачество», потушить очаг народной борьбы. Попутно отмечались хозяйственный рост Запорожья, более быстрый, чем в центральных районах России, развитие капиталистических отношений. Исследователи-«экономисты» отказывались признать существование строгих этических принципов, на которых было основано устройство низового товарищества. Поэтому изменение внутренней структуры Сичи с её разрушением не связывалось.

Процесс, закончившийся падением Сичи, можно было бы обозначить как отступление от пути, постепенное удаление от первоначально постулированной оппозиции окружающему миру в сторону экономического, социального и религиозно-нравственного поглощения им. Этот процесс внутри Войска протекал на фоне всеевропейской редукции иерархии Средневековья, нарастающего выхолащивания православной традиции в России. Напомним, что к XVIII веку относятся отмена чина патриарха, прекращение летописания109, насильственное сокращение числа монашествующих, борьба государства со всем, что выступает за рамки табельной церковности, включая юродивых, нищих, целителей, старцев, прорицателей и прочих авторитетов духа, ставших таковыми без санкции клерикальной бюрократии.

Совершая набеги на соседей, уводя из плена «ясырь», увозя драгоценности и золото из господских домов, ограничивая амбиции держав-конкурентов, показывая пример бескорыстия, небрежения о тлене, Кош руководствовался не голым грабительским интересом, а осуществлял евангельскую потребность в войне против всех и вся, что только может ограничивать свободу христиан — свободу как принцип. «Истина сделает вас свободными» (Ин. 8: 32); «где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3: 17). Это было настоящее сраже-

Хоругвь с двумя фестонами.

Самарский курень Запорожской Сичи. 1772

ние с бездушной цифирью, подменившей одухотворенную традицию, «против мироправителей тьмы века сего» (Еф. 6: 2).

Для современного человека, привыкшего рассматривать веру со стороны религиозности, не учитывая метафизических принципов, лежащих в её основе, дальнейшее рассуждение может показаться странным. Тем не менее следует сказать со всей определенностью, что именно отстаивание беспредельной дарованной Христом Спасителем внутренней и внешней свободы являлось главной функцией Запорожской Сичи, как православного рыцарского ордена. Хотя большинство сичевиков и являлось выходцами из Украины, а потом оказалось в подданстве у Московского царя, воевали они не за какое-то конкретное государство, а за чистоту упования Церкви, проповедуя не словом, а ратным подвигом наступление Божьего Царства, водворившегося в их душах.

Однако как раз в последний период — Новой Сичи — запорожское казачество шаг за шагом утратило предпосылки, необходимые для манифестации возвышенных истин. Вернувшись из Крыма, казаки получили угодья не на «Божьей земле», как раньше, а на размеренной геодезическим циркулем территории Российской империи. Войско воспринималось всеми уже как составная, хоть и автономная, часть государственной армии. Теперь Кош не имел права предпринимать военных действий в соседних, и тем более в российских, владениях без санкции правительства.

Подчинившись державным интересам на внешнеполитическом уровне, низовое рыцарство быстро теряло свой эффективный инициа-тический опыт, который приобретался преимущественно на войне. Консолидируясь, запорожская старшина превращалась в класс землевладельцев и работодателей (к чему подталкивала её и государственная политика). Иного выхода просто не было. Массовое показа-