Читать книгу "Узаконенная жестокость. Правда о средневековой войне - Шон Макглинн"

Филипп Август вернулся в Шато-Гайар в феврале 1204 года. Изможденные и тощие беженцы, увидев тучного французского короля, взмолились проявить милосердие. Филипп проявил к ним мягкость и позаботился о том, чтобы всех несчастных накормили. По этому поводу Гийом Бретонский, не стесняясь, возносит шумную похвалу французскому монарху. Один из беженцев никак не мог расстаться с собачьим хвостом, отказываясь выбросить его, он все приговаривал: «Я расстанусь с этим хвостом, который позволил мне так долго продержаться, лишь тогда, когда вдоволь наемся хлеба». Однако на этом мучения не закончились. Более половины из тех, кто с жадностью набросился на раздаваемую пищу, умерло в страшных мучениях — вероятно, это было связано с острыми язвами двенадцатиперстной кишки и желудочно-кишечным кровотечением. Такие ужасные сцены были отнюдь не редким явлением в средневековых войнах. При осаде Кале в 1346–1347 гг. Эдуард III, «рыцарь из рыцарей» и «идеальный» король, позволил одной группе беженцев покинуть город, а других пятьсот человек фактически обрек на гибель между городскими стенами и позициями осаждающего войска. В письме, описывающем тяжкое положение тех, кто остался в городе, содержался недвусмысленный намек на каннибализм. Осада Руана в Нормандии в начале XV века, как мы увидим, явилась в какой-то мере копией того, что происходило у Шато-Гайара. Вообще, все военачальники, участвующие в осадах на данной территории, применяли голод в качестве эффективного оружия. По этому поводу Гийом Бретонский заметил: «Именно жестокий голод способен один покорить то, что считается неприступным». Ригор, предшественник Гийома на посту королевского биографа, изворотливо прокомментировал события так, будто Филипп собрался взять Шато-Гайар измором, дабы не проливать людскую кровь. Английские же хронисты Роджер Вендоверский и Ральф Коггесхолл считают, что именно голод и стал первопричиной сдачи замка.

Вообще, Филипп был мастером осадной войны и никогда не останавливался перед жесткими решениями, которые требовались для достижения успеха. Его действия у Шато-Гайара представляли собой рациональные военные меры. Очевидно, он рассчитывал на то, что мирные жители, находящиеся в замке, быстро истощат запасы провизии гарнизона. Когда англичане выдворили беженцев из замка, любое проявление снисходительности в данной ситуации могло быть воспринято со стороны как слабость. Другие крепости, сопротивляющиеся власти Филиппа, стали бы подобным образом избавляться от «бесполезных ртов», укрепляя тем самым способность гарнизонов к более длительным осадам. Чем дольше длилась осада, тем больше шансов появлялось у вражеского войска совершить контрнаступление или какой-нибудь обходной маневр. Кроме того, среди собственных воинов тоже нередки были случаи болезней и дезертирства. Вид страдающих под стенами беженцев тоже оказывал тяжелое психологическое воздействие на гарнизон, способствуя его деморализации, причем в немалой степени потому, что многие воины являлись родственниками местных жителей. Такое давление имело односторонний характер: законы войны в подобных ситуациях накладывали на командира осаждающего войска мало ограничений. Однако оно было весьма действенным: события у Шато-Гайара напугали жителей Фалеза, которым удалось убедить командира наемного гарнизона сдаться французам. А когда Филипп II передал столице Нормандии Руану зловещий ультиматум, гарнизон капитулировал, зная, что король не блефует.

Гийом Бретонский, естественно, взял на вооружение эту ситуацию, и ряд нынешних французских историков осудил Лейси за безжалостное отношение к своим мирным жителям. В конце концов, этих людей он обязан был защищать в соответствии с феодальными законами. Однако большинство современников Лейси высоко оценили его упорство и стойкость во время осады замка и с пониманием отнеслись к его поступкам. Помимо всеобъемлющей проблемы с нехваткой провизии, на Лейси также был возложен громадный груз ответственности по удержанию и сохранению замка для своего сюзерена, короля Иоанна. Выше мы уже обсуждали предупреждение герцога Норфолка о том, что любой из командиров, не исполнивший свой долг, будет обезглавлен. Существовала также вполне реальная опасность, что некомбатанты утратят свой нынешний статус и станут воюющей стороной. Итак, когда попытка освободить замок извне и снять осаду провалилась, когда было получено письмо от короля Иоанна о том, что больше помощи ждать неоткуда, что же оставалось делать Лейси? Как ему нужно было поступить с огромной толпой из более чем двух тысяч голодных людей, как удержать их от бунта? Мог ли гарнизон не кормить этих несчастных и в то же время чувствовать себя в безопасности?

Отчаявшиеся мирные жители запросто могли превратиться в повстанцев и в поисках пищи просто смять гарнизон. У гарнизона, способного какое-то время сдерживать французов извне, явно не хватило бы сил одновременно справиться с крупным внутренним мятежом. Это были вполне реальные опасения, с которыми столкнулись Ричард Львиное Сердце у Акры и несколько греческих городов во время второго крестового похода (1146–1148), когда они отказались впустить к себе французов, предчувствуя голодные бунты. С тактической точки зрения имело смысл отогнать невоюющих подальше от стен: при их слишком близком присутствии увеличивалась угроза внезапной ночной атаки французов (нечто подобное произошло под Туром в 1189 г.) за счет того, что мирные жители дали бы им некоторое прикрытие. С учетом таких соображений неудивительно, что военный авторитет Лейси оказался бы под вопросом, если бы он допустил пребывание беженцев в замке. Однако здесь не учитывается не только его обязательство защищать невоюющее население, но и тот факт (более уместный), что беженцев допустили в крепость до ожидаемого подкрепления и операции по снятию осады с замка. И до получения письма от короля Иоанна, развеявшего надежды осажденных на помощь в будущем. Если к Лейси можно предъявить претензии за то, что он оказался неспособным защитить своих подданных, то такие же претензии можно предъявить и королю Иоанну, поскольку тот не смог ничем помочь Лейси. Именно этот аргумент использовал французский король Филипп, чтобы убедить капитулировать Руан: город должен был принять его в качестве нового владыки, поскольку прежний, Иоанн, не сделал ничего, чтобы защитить население от врага.

Почему же, с учетом эффективности этой безжалостной тактики, Филипп все-таки смягчился? Гийом Бретонский пытается уверить нас, что это было связано с природной добротой и состраданием короля: Филипп всегда «отзывчив к просителям, поскольку от рождения испытывал сострадание к несчастным и всегда готов был пощадить». Великодушные жесты наблюдались в средневековой войне и политике, однако сомнительно, что рассматриваемый эпизод относится именно к такой категории. Скорее всего, мысли Филиппа были заняты, как всегда, аспектами чисто военного свойства. Во-первых, осада длилась слишком долго. Успехи в других местах позволили Филиппу целиком сосредоточиться на Шато-Гайаре и, приложив все силы, выжать из осады максимум возможного. Для дальнейшего успеха возникла необходимость каким-то образом избавиться от беженцев. Еще более убедительное объяснение заключается в том, что с приходом весны Филипп очень боялся распространения эпидемий. Ослабленные и изможденные беженцы, особенно подверженные мору, могли, в свою очередь, стать разносчиками заболеваний в осадном лагере.