Читать книгу "Графиня Дюбарри. Интимная история фаворитки Людовика XV - Наталия Сотникова"

Одна!

Двенадцатилетнее сожительство стало для нее чем-то вроде супружеского союза, надежного, нерасторжимого, тем более прочного, что оно зижделось не на формальных узах, а на взаимной склонности и разделяемых привычках. Жанна привыкла, что в ее жизни всегда присутствовал кто-то, ограждавший ее от жизненных невзгод. Но теперь, в этой ужасной непривычной действительности, каждодневно грозившей новыми, доселе неизведанными бедами, она действительно оказалась совершенно одинокой. Графиня приказала одеть себя в траурные одежды и отправить в своей часовне все полагающиеся заупокойные службы. Она истово молилась за дарование вечного блаженства человеку, столь любившему ее.

Отчаяние мадам Дюбарри, не привыкшей жить в одиночестве, без опоры на мужское плечо, было огромным. Поначалу у нее совершенно опустились руки, женщина всецело предалась отчаянию, плохо представляя себе, как же ей жить дальше. Однако жестокая действительность, повседневно напоминавшая о себе новыми известиями о не поддававшихся описанию актах насилия, не позволяла ей замкнуться в своем горе. Графиня сама признается в этом в отрывке из письма, написанного вскоре после гибели герцога.

«С того дня, мсье, я пребываю в состоянии горя, которое вам легко будет понять. Что за ужасное преступление, которое повергло меня в бездну злосчастия и погрузило в вечную скорбь! Среди ужасов, окружающих меня, единственно мое здоровье служит мне опорой. От горя не умирают. Я глубоко тронута, мсье, вашим участием. Оно смягчило бы мою боль, если бы я не ощущала ее каждое мгновение. Нынче я получила известия от вашей супруги. Полагаю, что она вскоре приедет навестить меня. Я с нетерпением ожидаю ее. Настолько утешительно находиться вместе с людьми, которые испытывают те же самые чувства! Я постоянно терзаюсь сожалением, что не могу лицезреть их».

В послании дочери Бриссака, которой графиня не решилась написать немедленно по причине своего чрезвычайно развитого чувства деликатности, мадам Дюбарри выразила свое сочувствие следующим образом:

«Мадам, никто более меня не осознает потерю, каковая только что постигла вас. Льщу себя надеждой, что вы не выражаете неудовольствия по поводу мотива, который помешал мне как можно ранее выразить мое сочувствие, смешав мои слезы с вашими. Опасение увеличить вашу праведную скорбь не мешает мне говорить о ней. Мое горе достигло наивысшей точки. Судьба, которая должна была стать столь славной, столь прекрасной! Что за конец! Боже милостивый! Последний наказ вашего безмерно несчастного отца, мадам, был таков, чтобы я любила вас как свою сестру. Сей наказ слишком созвучен голосу моего сердца, чтобы я не исполнила его. Примите мои заверения в сем и никогда не испытывайте сомнения в чувствах, которые привязывают меня к вам на весь остаток моей жизни».

Естественно, написать такое письмо было довольно нелегко, поэтому графиня решила первоначально составить черновик. К этому черновику был прикреплен ответ герцогини де Мортемар.

«Мадам, я получила ваше письмо от 21 сентября нынче утром. Мне следует поблагодарить вас, ибо оно немного уменьшило тяжесть, сжимающую мое сердце, и заставило меня проронить несколько слезинок. Я раз двадцать бралась за перо, дабы поведать вам о своей скорби, дабы сказать вам, что сердце мое порвано в клочки, разбито, что с того рокового дня, когда он покинул Париж, я страдала, я страдаю более, чем в силах выразить. Но я сочла разумным отложить написание известия вам до того времени, когда смогу привести в порядок чувства своего сердца, сердца, которое хотело бы излиться в ваше, столь полно разделяющее мои страдания.

Последний завет того, которого я люблю и по которому всегда буду скорбеть, согласен с желанием моего сердца: я буду любить вас как сестру, и моя привязанность к вам оборвется лишь с моей жизнью. Малейшее из его желаний суть священное повеление для меня; я хотела бы иметь возможность исполнить все те, которые у него были в последние моменты, и я не пожалею ничего, чтобы выполнить их.

Прошу извинения за свои каракули. У меня ужасные головные боли, которые туманят мое зрение.

Прошу вас, мадам, примите уверения в искренней дружбе, в которой я клянусь вам навсегда. – 30 сентября».

Когда графиня получила это письмо, она вновь собиралась покинуть Лувесьен. Это никак не было связано с ее желанием изменить обстановку и уехать из места, навсегда связанного со счастливыми днями, прожитыми здесь, но теперь населенного тенями ушедших из жизни людей. Необходимость выручать застрявшие в банке драгоценности требовала ее присутствия в Лондоне. Английский ювелир Саймон затребовал с нее по суду две тысячи луидоров, объявленные в качестве вознаграждения за обнаружение драгоценностей, Форт также завел речь об издержках и значительной оплате за свои услуги. Но теперь это путешествие было связано с большим риском. 31 октября 1791 года Законодательное собрание приняло указ против эмиграции, приравнивавший ее к преступлению заговора, наказуемого смертной казнью и конфискацией имущества. Отныне каждое путешествие за границу подпадало под подозрение. Королевские чиновники в муниципалитетах были заменены новыми, исполненными революционного рвения и бдительности, презрения и ненависти к «бывшим» и аристократам.

Выездные мытарства

По-видимому, графиня Дюбарри осознала всю опасность, грозившую ей, и решила обставить свою поездку в полном соответствии с законом. Она не удовольствовалась паспортом, выданным муниципалитетом Лувесьена, который и на самом деле был недостаточен. К счастью, графиня была знакома с министром иностранных дел Лебрёном. Он начинал свою карьеру еще при канцлере Мопо, друге фаворитки, который, по-видимому, благоволил молодому чиновнику.

Итак, она обратилась напрямую к Лебрёну, по указанию которого паспорта были выданы и предусмотрительно завизированы в муниципалитете Лувесьена. Он даже извинился из-за задержки, вызванной этой последней формальностью:

«Париж, 21 сентября 1792 года

Год IV Свободы и Равенства

Имею честь сообщить вам, мадам, что ваши паспорта только что возвратились из муниципалитета, завизированные и в полном соответствии с правилами. Прошу вас направить доверенное лицо, чтобы забрать их. Я полагаю, что было необходимо предпринять сию предосторожность во избежание того, чтобы они не попали в чужие руки. У меня вызывает чрезвычайную досаду задержка, причиненная вам, но вы должны быть убеждены, что это происходит не по моей вине.

Министр иностранных дел Лебрён».

Но полученный документ давал мадам Дюбарри лишь право покинуть коммуну без какого бы то ни было упоминания о поездке в Лондон. Графиня опасалась, как бы вследствие этого по доносу какого-нибудь санкюлота муниципалитет не навесил на нее ярлык эмигрантки. Она вновь взялась за перо и сочинила следующее письмо Лебрёну.

«Мсье, я получила письмо, которое вы оказали мне честь написать, и мои паспорта. Я глубоко тронута заботой, которую вы проявили, обеспечив их визирование. Но, поскольку ни в вашем письме, ни в моем паспорте не упомянута моя поездка в Лондон, где моего присутствия требует мой несчастный процесс, я боюсь столкнуться с трудностями в сем путешествии. К тому же, мой муниципалитет, не видя разрешения для моего путешествия в чужеземную страну, может счесть меня эмигранткой и опечатать мое имущество. Однако, мсье, я смелю надеяться, что ваша любезность и желание быть полезным, которое вы засвидетельствовали мне, пробудят у вас желание прояснить мне вышеизложенное. Я верю, что одно слово, начертанное вашей рукой, могло бы устранить все трудности и помочь мне избежать всех неприятностей, с каковыми я могла бы столкнуться.