Читать книгу "История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том I - Фредерик Коплстон"

Эрот, или Любовь, изображен в «Пире» как «великий бог», занимающий промежуточное положение между богами и смертными. Эрот, «дитя нищеты и изобилия», представляет собой желание обладать тем, чего еще не имеешь, но в то же время Эрот, будучи бедняком, то есть не обладающим тем, чего хочется, олицетворяет собой «искреннее желание счастья и блага». Словом «Эрот» часто обозначают определенный вид любви – и отнюдь не возвышенной, – но его роль не ограничивается одним лишь физическим влечением, а заключается в «стремлении произвести на свет прекрасное как в отношении тела, так и души». Более того, поскольку Эрот – это стремление к вечному обладанию Благом, то это и стремление к бессмертию. Низменный Эрот заставляет людей стремиться к бессмертию путем деторождения; благодаря возвышенному Эроту поэты вроде Гомера или государственные мужи вроде Солона оставляют более долговечное «потомство», «как залог той любви, которая существовала между ними и красотой». Человек становится бессмертным и приобретает истинную добродетель через общение с Красотой.

Все вышеизложенное можно понять только интеллектуально, в смысле дискурсивного мышления. Тем не менее, хотя Идея Блага или Идея Красоты и представляет собой онтологический Принцип, не следует с ходу отвергать предположение о том, что этот Принцип и сам по себе может стать объектом Эрота и постигаться интуитивно. В «Пире» говорится, что Красота появляется перед душой, поднявшейся до подобной высоты, «неожиданно», а в « Государстве» утверждается, что Благо можно увидеть в самую последнюю очередь и только приложив определенные усилия. Эти высказывания, вполне возможно, подразумевают интуитивное озарение. В диалогах, которые мы называем «логическими», нет почти никаких следов мистического толкования Единого, но это вовсе не означает, что Платон не допускал такого толкования, а если и допускал, то ко времени написания «Парменида», «Теэтета» и « Софиста» от него отказался. Эти диалоги посвящены определенным проблемам, и мы не имеем никакого права ожидать, что Платон представит все аспекты своего учения в одном диалоге. Но и тот факт, что Платон никогда не предлагал сделать Единое или Благо объектом официального религиозного культа, вовсе еще не доказывает, что Платон напрочь отвергал возможность интуитивного и мистического познания Единого. В любом случае не следует думать, что Платон хотел радикально изменить греческую религию (хотя в «Законах» он предлагает очистить ее и намекает, что истинная религия заключается в добродетельной жизни и признании господства Разума во Вселенной, в частности того, что он управляет движением небесных тел). Впрочем, поскольку Платон считал, что Единое находится «за пределами» бытия и души, то ему бы и в голову не пришло сделать его объектом религиозного культа. В конце концов, даже неоплатоники, признававшие, что Единое можно познать только в состоянии экстаза, придерживались традиционных религиозных верований.

Рассмотрев этот вопрос, мы приходим к заключению, что а) метод, которым пользовался Платон, является, без сомнения, диалектическим; b) в то время как использование им мистического подхода остается под большим сомнением. Тем не менее нельзя отрицать, что некоторые отрывки из работ Платона носят мистический характер; вполне возможно, что Платон и сам хотел, чтобы они были поняты именно так.

13. Совершенно очевидно, что Платонова теория Форм была громадным шагом вперед по сравнению с досократовой философией. Он порвал de facto с материализмом досократиков, утверждая, что существует нематериальное и невидимое Бытие, которое вовсе не тень этого мира, а гораздо реальнее его. Соглашаясь с Гераклитом, что поскольку чувственные вещи находятся в процессе изменения или становления, то их нельзя назвать реально существующими, Платон тем не менее понимал, что это только одна сторона вопроса. Существует истинное Бытие, стабильная и постоянная Реальность, которую можно познать и которая, по существу, является высшим объектом познания. С другой стороны, Платон не повторил ошибки Парменида, который, приравняв Вселенную к неподвижному Единому, был вынужден отрицать изменение и становление. Для Платона Единое трансцендентно, поэтому становление не отрицается, а принадлежит «сотворенному» миру. Более того, Реальность сама по себе не лишена Ума, жизни и души, и потому в Реальном существует духовное движение. И больше того – даже трансцендентное Единое не лишено Множественности, так же как объекты этого мира не лишены единства, ибо они причастны к Формам или имитируют их, а потому, до некоторой степени, причастны к мировому порядку. Они не до конца реальны, но и не принадлежат к не–бытию, они имеют свою долю в Бытии, хотя истинное Бытие и нематериально. В мире присутствует Ум и его творение, порядок; Ум, или Разум, пронизывает этот мир, вовсе не являясь простым Deus ex machina, как Нус Анаксагора.

Но теория Платона является шагом вперед не только по отношению к досократикам, но и по отношению к софистам и самому Сократу. По отношению к софистам потому, что Платон, признав релятивность непосредственного ощущения, отказался, подобно Сократу до него, признать относительность науки и моральных ценностей. По отношению к Сократу потому, что Платон не ограничил свои исследования сферой этических норм и понятий, а распространил их на область логики и онтологии. Сократ, насколько нам известно, не предпринимал систематических попыток унифицировать Реальность, Платон же подарил нам идею Абсолютной Реальности. В то время как учение Сократа и софистов возникло как реакция на теории Единого и Множественного, созданные предшествующими космологическими системами (хотя, по существу, стремление Сократа дать четкое определение понятий имеет тесную связь с Единым и Множественным), Платон вернулся к проблемам, занимавшим умы космологов, и исследовал их на более высоком уровне с учетом достижений Сократа. Поэтому мы можем сказать, что он попытался синтезировать все то, что было ценного (или то, что казалось ему ценным) в учении досократиков и самого Сократа.

Конечно, можно признать теорию самого Платона неудовлетворительной. Даже если, вслед за Платоном, считать Единое или Благо предельным Принципом, включающим в себя все остальные Формы, то остается нерешенной проблема разрыва между умопостигаемым и чувственным миром. Платон думал, что решил эту проблему с гносеологической точки зрения, выдвинув гипотезу о том, что для понимания «неделимой идеи» необходимо объединить разум, мнение и ощущение – λόγος, δόςα и αίσθησις; однако онтологически сфера чистого Становления осталась без объяснения. (Впрочем, вряд ли греки смогли бы ее объяснить.) Кроме того, Платон не смог дать удовлетворительного толкования значений слов «причастность» μέθεςις и «имитация» μίμησις. В «Тимее» он ясно говорит, что Форма «никогда нигде не входит во что–то другое», а это означает, что Платон не рассматривал Форму и Идею как неотъемлемую часть материальных объектов. Отсюда, учитывая высказывания самого Платона, и вытекает разница между Платоном и Аристотелем. Платон осознал очень важные истины, которым Аристотель не придавал большого значения, однако Платон совсем по–другому, чем Аристотель, понимал универсальное. Соответственно, «причастность» для Платона – это не вхождение «вечных объектов» в «явления». «Явления» или физические объекты для Платона – не более чем имитации или зеркальные отображения Идей, из чего с неизбежностью следует вывод, что чувственный мир существует «параллельно» умопостигаемому, составляя его тень или образ. Идеализм Платона – это грандиозная философская система, содержащая большую долю истины (ибо чисто чувственный мир – это не единственный мир, не является он и самым высоким и самым «реальным»), однако, поскольку Платон не утверждал, что чувственный мир иллюзорен и не имеет бытия, его философия с неизбежностью включает в себя разделение миров, и отрицать этот факт бессмысленно. В конце концов, Платон – не единственный великий философ, чья система не смогла дать адекватного объяснения «частностям», и утверждать, что заслуга Аристотеля заключается в обнаружении Χωρισμός в философии Платона, – это совсем не то, что говорить, будто бы Аристотелева концепция универсального, взятая сама по себе, не содержит никаких противоречий. Вероятнее всего, оба этих великих мыслителя подчеркивали (а может, даже преувеличивали) значение различных аспектов реальности, которые нуждаются в более полном синтезе.