Читать книгу "Одно слово стоит тысячи - Чжэньюнь Лю"

— Аминь, я знал, что рано или поздно ты вернешься.

Ян Моси показалось, что тот неверно расценил его приход, поэтому он поспешил объясниться:

— Наставник, я пришел не за тем, чтобы вернуться.

Но Лао Чжань все истолковал правильно:

— Да я понимаю, что ты ко мне пришел не в качестве ученика. Вижу, что тебя что-то гложет.

Ян Моси кивнул:

— Я пришел к наставнику за советом. Меня мучает все: кто я? Откуда пришел? А главное — куда мне двигаться дальше?

Следом Ян Моси в мельчайших подробностях изложил ему свою историю о том, как к нему приходил хлопотать о сватовстве Лао Цуй. Начал он с У Сянсян, рассказал о ее требованиях переехать и сменить фамилию, потом сделал некоторые отступления и наконец закончил начальником уезда Лао Ши. Лао Чжань раньше уже пересекался с Лао Ши, когда пытался отстоять свою церковь, поэтому он тут же отреагировал:

— Этот Лао Ши — не Божий сын. — Мельком взглянув на Ян Моси, он начал: — Дитя мое, впервые я хочу дать тебе совет не от имени Господа, а от себя лично. В мелочах можно надеяться на помощь посторонних, но в крупных делах ни в коем случае нельзя доверять свою судьбу другим.

Он явно намекал на Лао Ши. Проникнувшись настроением Ян Моси, он продолжил:

— Но на что мы можем опираться сами? Да ни на что. Именно поэтому нельзя обвинять других в завышенных требованиях. Раз мы сами не в состоянии решить, что нам надо, не следует обвинять тех, у кого уже есть определенные мысли.

Тут он уже намекал на переезд и смену фамилии. Постучав трубкой о край кровати, Лао Чжань тяжело вздохнул:

— Что есть страдание? Страдание — это когда что-то тебе не по сердцу.

— Наставник, по-вашему выходит, что мне вообще не стоит об этом думать.

— Твоя проблема такова, что ее бесполезно решать разговорами. Но вот что я тебе скажу: там, где другие бы сомневались, тебе все-таки стоит ответить согласием.

— Это почему?

— Потому что так подсказывает тебе твое сердце.

— Но если бы оно мне так подсказывало, я бы не пришел к вам за советом.

— Все как раз наоборот — если бы ты не хотел этой свадьбы, ты бы про нее и не говорил, а то, что ты пришел ко мне за советом, как раз и доказывает, что в душе ты этого хочешь.

Ян Моси попытался что-то сказать, но Лао Чжань предупредил его жестом и сказал:

— Раз хочешь, значит, так и поступай. Моси, с тех пор, как ты ушел от меня, ты стал намного сильнее, теперь ты знаешь, кто ты есть. А зная, кто ты есть, ты поймешь, куда тебе двигаться дальше.

Прежде, когда Ян Моси слушал Лао Чжаня, чьи проповеди о Боге затягивались на всю ночь, он ничегошеньки из его слов не воспринимал. Зато теперь, когда разговор коснулся его самого, Ян Моси проняло до слез.

Итак, тринадцатого числа пятого месяца Ян Моси переехал к У Сянсян в пампушечную на улицу Сицзе города Яньцзиня и стал зваться У Моси. На все это дело, от сватовства до свадьбы, у него ушло три дня. Когда его брат Ян Байе женился на Цинь Маньцин, у него на все про все ушло четыре дня, так что У Моси управился на один день быстрее. У Моси воспринимал свою женитьбу как знаменательное событие, тем не менее он ни разу не обсуждал этот вопрос с продавцом доуфу Лао Яном из деревни Янцзячжуан. Он не стал этого делать вовсе не потому, что боялся отрицательного ответа с его стороны. Скорее всего, тот бы не протестовал, а, как и в случае с женитьбой Ян Байе на Цинь Маньцин, воспринял бы эту свадьбу как дар Небес. Однако, уходя из отчего дома в последний раз, У Моси переполняла такая злоба на Лао Яна, что он больше не желал его видеть. Так что о своей свадьбе он не известил никого: ни Лао Яна, ни своих братьев Ян Байе и Ян Байли. Перекупщик ослов Лао Цуй, видя такое дело, даже зауважал его за характер: «Недооценил я тебя, а ты-то, оказывается, горазд и от родственников отказаться».

Первый день свадьбы У Моси прошел с подобающим весельем. Закрепившись при уездной управе благодаря усердию и трудолюбию, У Моси, казалось бы, мог спокойно рассчитывать на то, что поздравить его явятся многие сослуживцы. Но поскольку он был не более чем огородником, к нему обещались прийти лишь двое — дворник Лао Гань да повар Лао Ай. Начальник уезда Лао Ши, узнав, что огородник Ямараджа согласился на свадьбу с переездом в дом жены и со сменой фамилии, весьма этому удивился. И пусть самому У Моси данное решение далось не так просто, Лао Ши посчитал, что тот в очередной раз выделился из толпы своим бесстрашием и отвагой, поэтому посмотрел на него новыми глазами. В день свадьбы начальник уезда передал ему через рассыльного свиток с лично сделанной дарственной надписью: «Бесстрашный и отважный». У Моси, взглянув на эту надпись, не знал, плакать ему или радоваться. Зато многие из прежде отказавшихся прийти на свадьбу работников управы, глядя на то, что жениху оказал милость сам начальник уезда, все-таки явились поздравить У Моси. Поздравить У Моси также пришли священник Лао Чжань и хозяин бамбуковой артели Лао Лу. Лао Чжань подарил У Моси серебряный крестик, тем самым он наверняка хотел сказать, что кроме счастья желает ему никогда не забывать о Боге. Лао Лу принес с собой несколько бамбуковых стульев. То, что на свадьбу придет Лао Чжань, для У Моси не было сюрпризом, а вот приход хозяина бамбуковой артели Лао Лу его приятно удивил. И хотя из-за ссоры им пришлось расстаться, добрые отношения наставника и подмастерья между ними все-таки сохранились. Сделанную начальником уезда дарственную надпись У Сянсян после свадьбы перенесла на дощечку, которую повесила над входом в пампушечную «Парные хлебцы У». Бамбуковые стулья, что принес Лао Лу, У Сянсян оставила в лавке, чтобы принимать покупателей, а подаренный Лао Чжанем серебряный крестик переплавила у живущего по соседству ювелира Лао Гао на сережки-капельки.

12

Спустя полгода после свадьбы У Моси избили. В городе Яньцзине проживал ночной сторож Ни Третий. Здоровый и закопченный как боров, он едва проходил в дверь, лицо его было изрыто оспинами, а на голове росли рыжеватые патлы. Без оглядки на сезон он всегда ходил нараспашку, выставляя напоказ вздыбленную колесом грудь. За несколько десятков лет кожа на груди задубела так, что отличалась по цвету от других участков тела. Дед Ни Третьего когда-то был первым цзюйжэнем[73] Яньцзиня и правителем области Лу в провинции Шаньси. Но вот отец Ни Третьего пошел по другому пути: тому не было дела ни до книг, ни до славы. Став взрослым, он стремился лишь к легкой, развеселой жизни. Прожил он до сорока лет и к этому моменту успел промотать все, что накопил за годы службы его отец. Люди говорили, что отец Ни Третьего рано ушел из жизни. А тот перед смертью говорил: «Один день моей жизни равнялся десяти годам у других, и оно того стоило». Что же касалось представителя третьего поколения, Ни Третьего, то он, оставшись в полной нищете, устроился отбивать ночные стражи[74]. Днем у него никаких обязанностей не было, стражи он отбивал только по ночам. Начиная с семи часов вечера, он отбивал колотушкой время от первой до пятой стражи. Хотя должность у Ни Третьего не ахти какая, зато замашки у него были барские. Во-первых, он не любил напрягаться. Несмотря на то что дома у него хоть шаром покати, работал он лишь по ночам, а днем предпочитал ничего не делать и просто отдыхал. Во-вторых, бедность бедностью, а выпить он был не дурак, поэтому, едва наступал вечер, он уже успевал напиться. Когда приходило время отбивать стражи, Ни Третий с заплетающимися ногами и с закрытыми глазами переходил через главный городской перекресток и начинал размахивать своей колотушкой. Зачастую вместо первой стражи он отбивал третью, вместо третьей — вторую, поэтому до сих пор жители Яньцзиня не считают время по стражам, поскольку все равно ошибаются. Отбивающий стражи, помимо махания колотушкой, должен был выкрикивать всякого рода предупреждения типа: «Сильная засуха, осторожнее с огнем». Однако Ни Третий себя этим не утруждал. Именно в этом кроется причина того, что в Яньцзине только отбивают стражи и не делают никаких оповещений. Казалось бы, при таком безответственном отношении к делу Ни Третьего можно было бы заменить кем-нибудь другим. В любом случае с тех пор, как его дед был правителем области, прошло уже пять-шесть десятков лет. Но никому из трех последних начальников уезда до этого не было никакого дела, они едва справлялись с другими заботами, поскольку у каждого имелась какая-нибудь слабость: один любил плотничать, другой — читать лекции, третий — ходить в театр. Ни Третий в двадцать пять лет обзавелся женой, правда, жена ему попалась косоглазая. Однако ее косоглазие никак не мешало ей рожать детей. А рожала она каждый год без перерыва. Напившись, Ни Третий часто бил свою жену, и бил не за что иное, как за ее детородные способности. «Твою мать, — ругался он, — ты женщина или свиноматка? К тебе даже приближаться страшно, как подойду, так ты уже с приплодом». Чтобы укрыться от побоев, а также просто чтобы держаться подальше, косоглазая жена Ни Третьего часто жила у матери. Тем не менее за десять лет брака она нарожала ему семерых сыновей и двоих дочерей. И кстати, никто из детей не косил. Казалось бы, семеро мальчиков и две девочки — это ли не счастье? Но с двумя взрослыми выходило, что Ни Третьему следовало прокормить семейство в одиннадцать человек, а это непросто. Пусть Ни Третий и не любил напрягаться, человеком он был честным. По молодости, несмотря на свою бедность, он никогда никого не обворовывал и не грабил. Но со временем, когда дети стали подрастать и жить становилось все труднее, он год за годом стал терять свою совесть. Нет, он по-прежнему никого не обворовывал, но когда его семья начинала голодать, он шел на рынок, брал что ему нужно и открыто объявлял: «Запиши на мой счет, потом верну». Но никто не знал, когда же наступит его «потом». Торгаши, принимая во внимание его неотесанность, предпочитали из-за связки лука, полшэна[75] риса или кусочка мяса с ним не связываться. Видя такое дело, Ни Третий обнаглел пуще прежнего. Его наглость проявлялась не в том, что он стал больше брать, а в том, что теперь он стал брать в долг чуть ли не каждый день. А иной раз, будучи под градусом, он еще и заявлял: «Твою мать, поверить не могу, что огромный уездный центр не в силах прокормить одного Ни Третьего». Понятное дело, такие заявления раздражали народ. Но раз уж никто не связывался с ним из-за долга, устраивать разборки из-за болтовни желающих тем более не находилось. Помнится, когда У Моси носил воду, он уже был знаком с Ни Третьим, и тот к нему тоже обращался. Разумеется, воду У Моси доставлял ему за просто так, Ни Третий и ему не платил. Зная, что все в Яньцзине боятся Ни Третьего, У Моси тоже предпочитал с ним не связываться: приносил воду и молчком уходил восвояси. Он вообще старался при возможности с ним не пересекаться. Ни Третий, заметив, что тот его избегает, даже сердился: «Чего прячешься? От долгов, что ли, сторонишься?» В то же время Ни Третий отличался справедливостью. Случись в какой-нибудь семье скандал, если до начальника уезда было не достучаться, а правды искать было негде или концы ее уходили в воду; если дело принимало запутанный и необратимый характер, то за помощью обращались к Ни Третьему. И кто приходил к нему жаловаться первым, тот, собственно, и признавался правым. Дослушав речь истца, Ни Третий без долгих разговоров направлялся в дом к ответчику и разбирался с ним вместо потерпевшего. Если Ни Третий был пьян, то, ворвавшись в чей-нибудь дом, он начинал там все крушить. Если же Ни Третий был трезв или в семье ответчика находились заступники, он вытаскивал веревку, пугая ответчика, что повесится прямо перед его домом. Это на драку можно отреагировать соответствующим образом, но как вести себя, когда вместо драки человек собирается повеситься? Хоть смейся, хоть плачь, даром что дед Ни Третьего когда-то был первым цзюйжэнем Яньцзиня. И поскольку спорить тут все равно было бесполезно, с Ни Третьим пытались договориться полюбовно: так и получалось, что большие проблемы превращались в маленькие, а маленькие — в ничто. Со временем, куда бы Ни Третий ни приходил в качестве заступника, никто не дожидался разборок, а тотчас пытался его урезонить: «Старина Ни, мы все поняли. Ты только не буянь, мы все уладим». Собственно, поэтому торговцы на рынке и позволяли Ни Третьему уходить, не расплатившись. Сперва У Моси и Ни Третий жили и никак не мешали друг другу, однако спустя полгода после женитьбы У Моси был избит Ни Третьим. Случилось это вовсе не потому, что У Моси чем-то разозлил Ни Третьего лично или тот пришел к нему отомстить за обидчика, а потому, что полгода назад У Моси не пригласил его к себе на свадьбу. Причиной того, что Ни Третий не побил его сразу, а выждал полгода, стало то, что именно через полгода У Моси покинул уездную управу. Когда У Моси только-только женился на У Сянсян, он осведомился, не будет ли она настаивать, чтобы он покинул управу и целиком посвятил себя делам лавки «Парные хлебцы У». Кто знает, может, она хотела, чтобы он, как монах, зацикленный на молитвах, занимался только чем-то одним? Однако У Сянсян, беря его в мужья, брала его с расчетом «жить как за каменной стеной», в этом смысле уездная управа подходила для ее целей как нельзя лучше. Поэтому вполне естественно, что она не настаивала на том, чтобы У Моси запирался дома и занимался стряпней, а напротив, просила его продолжать огородничать при управе. Собственно говоря, дарственная надпись «Бесстрашный и отважный», сделанная начальником уезда Лао Ши, красовалась над их дверью с той же целью. У Моси также понравилась идея остаться огородничать. Но понравилась она ему не потому, что он вместо стряпни предпочитал возиться в земле, а потому, что его должность огородника при уездной управе давала ему надежду в один прекрасный день выделиться среди всех остальных. Вместе с тем теперь, когда у него появилась пампушечная, он стал чувствовать себя гораздо смелее. Женившись, У Моси не уклонялся от помощи в стряпне, супруги поднимались ни свет ни заря, замешивали тесто и готовили свои пампушки. Когда рассветало, У Сянсян наполняла свою тележку товаром и шла торговать на перекресток, а У Моси направлялся огородничать. Так они и жили, и всем было хорошо. Но через полгода У Моси вдруг ушел из уездной управы. Ушел он вовсе не из-за того, что ему надоело заниматься огородом, и не из-за того, что так захотела У Сянсян, или из-за того, что он снова провинился перед начальником уезда и тот решил-таки его выгнать. А случилось это из-за инцидента, связанного с самим начальником уезда Лао Ши, которому пришлось покинуть Яньцзинь. Инцидент с Лао Ши произошел вовсе не из-за того, что он оказался неподходящей кандидатурой, как, например, его предшественник Сяо Хань, который пострадал из-за своего красноречия. Как раз наоборот, проблема была в его начальнике, а именно в губернаторе провинции Лао Фэе, ну а Лао Ши пострадал просто с ним за компанию. В свою очередь, губернатор Лао Фэй тоже пострадал вовсе не потому, что плохо справлялся со своей должностью. Тут была совершенно другая проблема: чем больше старался губернатор, тем сложнее ему было удержаться на своем месте.