Читать книгу "7 способов соврать - Райли Редгейт"

Кусаю ногти. Кусаю, кусаю и кусаю. Ошметки горького лака, что я каждое утро накладываю на них, оседают на языке, но неприятный вкус не останавливает меня сегодня.

К четвертому уроку мои пальцы кровоточат. И только заметив кровь, я осознаю, что меня раздирает ярость.

Я по-прежнему исхожу болью, словно кто-то ударил меня так сильно, что сломал кость. Снова и снова я вспоминаю слова Лукаса, и они пульсируют в голове, оттягивая на себя все мое внимание.

Сравниваешь себя с другими. Только этим и занимаешься.

Что ж, по крайней мере, я никогда не лгала ему, так ведь? Во всяком случае, никогда не скрывала от него свою натуру. Да кто он такой, чтобы читать мне проповеди по поводу моей самооценки?!

Я ни к кому не питала неприязни со времен учебы в начальных классах. Тогда в нашей школе королевой слыла Оливия, и я ее ненавидела. До того ей завидовала, что меня тошнило от одного ее вида. Мне хотелось ударить ее каждый раз, когда она улыбалась. С ее лица не сходило самодовольное выражение, какое мастерски удается только восьмилетним, и мне хотелось кричать. Но к восьмому классу я обожала ее уже настолько, что готова была делиться с ней самым сокровенным. Есть люди, которые не признают золотой середины: все или ничего. Либо самозабвенная любовь, либо полнейшее неприятие, чувство, подобное натянутой резинке в груди, которая вот-вот лопнет. И впервые с поры начальной школы это чувство вернулось.

К обеденному перерыву я уже едва сдерживаю переполняющее меня напряжение. Я запираюсь в туалете и, скрежеща зубами, хлопаю дверью кабинки. Один раз, второй, третий. Пронзительный металлический стук не несет успокоения. А разве что-то могло бы меня успокоить? Что изменил бы тот факт, что я целых два года любила человека, который считал меня завистливым эгоцентриком?

Я вылетаю из туалета, напугав какую-то девятиклассницу, которая с визгом отскакивает с моей дороги. Несусь мимо кабинетов и объявлений о школьных фотографиях. Все, что попадает в поле моего бокового зрения, сливается в расплывчатые пятна, пока я не добегаю до центрального входа. На дверях – плакат, возвещающий о том, что завтра состоятся региональные соревнования по плаванию. На плакате – надпись «УДАЧИ, ЛЬВЫ!» и огромная фотография команды пловцов. Мой взгляд приковывается к улыбке Лукаса, стоящего вторым слева во втором ряду. Я сжимаю кулаки.

Меня посещает дурацкая мысль: почему я не ударила его? Я жалею, что не повела себя как брошенная истеричная стерва из пошлых мелодрам и не выбила из него дух. Уж это, наверно, принесло бы мне удовлетворение, да? Увидела бы выпученные в шоке глаза на его дебильном простодушном, таком знакомом лице! Я только представила эту картину, и мне уже стало хорошо.

Я несусь дальше, ловя на себе удивленные взгляды, но мне уже все равно. Миную кабинет изо, где в марте прошлого года после уроков, спрятавшись в подсобке, мы делали причудливые коллажи и целовались среди мольбертов. Пролетаю мимо шкафчика, принадлежавшего ему в прошлом году; там он хранил списки шуток, смысл которых был известен только нам двоим. Затем – мимо методического центра.

И замедляю шаг.

На ум приходит чудовищная идея, и она одна наполняет меня тошнотворно-приятной, преступной радостью.

На дверях методического центра висит тонкий пластиковый карман с вопросниками, которые нам предлагалось заполнить. Располагаете ли вы информацией о том, кто может быть вовлечен в противозаконные отношения?

Я медленно приближаюсь к двери, вытаскиваю из кармана бланк. Ненависть расползается по жилам, как вязкая жижа. Ничто не вызывает у меня большего омерзения, чем ненависть.

Я способна на это? Я действительно способна…

Сердцебиение учащается. Я достаю из-за уха карандаш и черкаю пять слов. Просовываю заполненный бланк под дверь методического центра.

Я не задерживаюсь. Торопливо иду прочь.

Кем бы ни были виновники школьного скандала, надеюсь, эти люди будут рады, что я отвела от них подозрения.

Интересно, поверит ли мне школа? Лукас, разумеется, будет все отрицать, да и нет прямых доказательств его причастности. Но вот что станет с его репутацией виртуоза коммуникабельности? С ней он может распрощаться.

Ничего более омерзительного я еще не совершала в жизни и никогда не чувствовала столь сильной жажды мести. Может, я ужасный человек, и, может, меня это вполне устраивает.

Неужели все это время я жаждала мести? Мечтала отыграться?

Оказалось, что сделать это легче легкого.

Лукас Маккаллум

Первый раз меня вызвали к директору, когда мне было девять лет. Я заявил одному из учителей, что от него воняет рыбой и что он выглядит как мой отец, если б тот был на сто лет старше. Последствия были печальные. Помнится, я сказал директору: «Родители всегда учили меня говорить правду».

Во второй раз мне было четырнадцать. Я подрался. Вернее, дрался не я: две девчонки с криком и визгом бутузили друг друга в коридоре. В четырнадцать лет мой рост был уже метр восемьдесят, а они едва достигали метра пятидесяти, и я подумал, что сумею их разнять. Глупейшая ошибка в моей жизни. Результат был плачевным: синяк под глазом и выдранный клок волос.

На этот раз все по-другому. Ни оскорблений, ни драки, никаких объяснений. Я вынужден просто защищаться: Я ничего не знаю. Поверхность пустого стола директора отливает тусклым блеском. На задней стене висят фотографии, на которых она запечатлена в военной форме; на полках аккуратно выставлены в ряд грамоты и дипломы. Здесь каждый угол совершенен. Значит, любое нарушение будет строго наказано.

– Он когда-либо пытался заставить вас сделать то, что вы не…

– Директор Тернер, я вам клянусь, что вне уроков я с доктором Норманом и словом не перекинулся.

– Мистер Маккаллум, простите, что я пытаю вас и так и этак. – Глядя на меня поверх очков, она складывает на столе руки. – Но если вас каким-то образом принудили молчать…

– Меня никто ни к чему не принуждал. Я понятия не имею, кто решил, что это я. Должно быть, это чья-то злая шутка.

Кто-то из команды пловцов прикололся? На прошлой неделе они потешались над скандалом, со смехом гадали, кто из учителей хуже всех в постели. Но посмели бы они зайти так далеко в своей шутке?

Нет, парни не стали бы так рисковать. Не хотят же они, чтобы я пропустил завтрашние соревнования. А если из-за этого мне придется отказаться от участия в турнире, я всю школу подведу. Это труднейший спортивный сезон в моей жизни. Наш новый главный тренер – маньяк с садистскими наклонностями, но он так здорово подтянул команду, что нам грех жаловаться на его методы. Он ждет, что я займу призовое место в завтрашнем заплыве на пятьсот метров вольным стилем.

– Простите, но ничем не могу помочь, – говорю я. – Мне очень жаль.

– Мистер Маккаллум, вы не должны извиняться. Если это неправда, у того, кто выдвинул против вас ложное обвинение, будут серьезные неприятности. А если это правда, вы все равно не виноваты. Надеюсь, вы понимаете, что я пекусь о ваших интересах.