Читать книгу "Сталин и Гитлер - Ричард Овери"

Политическое суждение было универсальным инструментом для партийного аппарата. Как правило, в случае неудовлетворительного решения партии апелляция не следовала. Суждения должны были прилагаться при обращении к любым агентствам, если оно имело значение при принятии решения, связанного с политической репутацией заявителя. В апреле 1939 года соглашение между партией и Министерством экономики открыло путь «суждениям» в сферу частного бизнеса, где они теперь могли играть роль при трудоустройстве людей, так что в некоторых регионах они в итоге составили четвертую часть всех полученных запросов72. Помимо персональных данных, каждая форма содержала информацию о прошлых политических наклонностях, религиозных убеждениях, взносах в партийные благотворительные фонды, о текущих политических взглядах и поведении, а последняя графа предназначалась для партийной рекомендации. Суждения часто основывались на внешних признаках. Так, отсутствие приветствия Гитлеру воспринималось как первое доказательство враждебности по отношению к режиму; в одном недружелюбном суждении говорилось о факте умышленного сокращения салюта – «Хайль!» вместо «Хайль Гитлер!». Регулярные посещения религиозных учреждений вызывало подозрения, то же происходило в случае оппортунистического перехода в нацистскую партию из рядов социал-демократов или коммунистов73. Архивы крейса из Берхтесгадена свидетельствуют о том, какие последствия могло иметь неблагоприятное суждение. Человека, имевшего жену-еврейку, лишили лицензии; другого отвергли на почве «политического несоответствия»; было рекомендовано лишить субсидий фермера, суждение о котором было неблагоприятным; учителя не повысили в должности из-за того, что он «не отрекся от своей религии»74. Других одобрили, но предупредили о том, что они должны принимать активное участие в одном из многих аффилированных отделений движения. Политическое суждение давало местным партийным организациям исключительные неформальные полномочия включать либо исключать в дело кого им угодно, следить за местными политическими настроениями и изолировать потенциальных возмутителей спокойствия.

Коммунистическая партия была организована не столь обстоятельно на местном уровне из-за того, что ее персонал был разбросан не так густо по всей огромной территории страны и из-за отсутствия навыков, оборудования и времени, необходимых для установления подомового наблюдения или даже выполнения задач по агитации и надзору, предписывавшихся партийными правилами. Многие члены партии покинули работу в администрации или народном хозяйстве, так как она не оставляла им достаточно времени для надзора за более широкими слоями беспартийного населения. Собрания партийных кадров, как правило, носили закрытый характер. Партийные организации в сельских местностях были особенно слабыми, и осуществлять прямой ежедневный контроль здесь было намного труднее, чем в Германии. Многие направления деятельности в деревнях были делегированы ячейкам коммунистической молодежи, которые устанавливали «красные уголки», помогали основывать деревенские Советы и собирать деревенские библиотеки. Но все же образовательная и пропагандистская работа оставались важнейшей сферой деятельности верных партийцев. Партийные инструкторы колесили по фермам и заводам, обсуждая партийные инициативы, предлагая советы и наблюдая за соблюдением правил. Партия также привлекала к работе лекторов не членов партии, прошедших обучение в партийных школах. В 1933 году в стране было 130 000 агитаторов; к началу войны партия заявила о 3 миллионах агитаторов75. Их работой руководили местные отделения управления агитации и пропаганды, которые издавали регулярные инструкции и вспомогательные материалы для лекторов. В Московской области после войны они распространялись два-три раза в месяц тиражом 135 000 экземпляров; в каждом из них содержались детальные разработки по трем или четырем темам с указаниями о том, как их преподносить публике. Советские люди сталкивались с этим предметом на встречах, организованных одновременно по всей стране в залах и мастерских, украшенных знаменами, лозунгами и красными флажками. Участие в этих встречах носило обязательный характер, а регулярное отсутствие интерпретировалось как политический протест. Организация собраний была слабая, а пропаганда – примитивной. «Правда» сообщала о одном собрании, созванном для обсуждения Сталинской конституции в ноябре 1936 года, на котором прозвучал единственный вопрос из сонной аудитории, женщина спрашивала: «Почему в магазинах нет галош?»76 Даже небольшие дискуссионные кружки, организованные после войны, временами были лишены необходимой организованности. В одном кружке, организованном в городе Торжке, преподаватель учил студентов давать ответы на простые вопросы, связанные с «Кратким курсом»: «Могло ли царское правительство удовлетворять рабочих и крестьян?» – на что класс хором отвечал: – «Нет»77.

Рядовые члены партии играли более важную роль в учреждениях, в которых они работали, чем в домовладениях, расположенных в их округе. Партийные ячейки организовывались на отдельных заводах, в колхозах, учреждениях или институтах и именно здесь беспартийные массы населения проверялись на верность коммунизму и общественное поведение. Собрания на заводах служили не только способом передачи сообщений о новых политических инициативах, но и местом исследования взглядов работников, осуждения уклонистов или классовых врагов либо оказания помощи, когда это было возможно, тем, кто нуждается в социальной поддержке или в устройстве ребенка в школу. Эти собрания были, как и пропагандистские и агитационные сессии, во многом постановочными действами. Одному иностранному рабочему, оказавшемуся на предприятии «Электрозавод» в Москве, довелось стать свидетелем того, как на массовом митинге технического инспектора среднего возраста проверяли на знание коммунизма. Инспектор проявил вопиющее невежество. Он думал, что Сталин был президентом Советского Союза; что Коминтерн был радиостанцией; что коммунистический Совет профессиональных союзов был оппозиционной фракцией. Однако, будучи близким другом одного из партийных функционеров, он избежал худшего, вызвав лишь смех экзаменующих78. Собрания на заводах или в колхозах давали также возможность беспартийным рабочим высказывать свои жалобы. И хотя система могла прибегнуть к наказанию за несоветское поведение того, кто осмеливался стонать, и отметить его как объект для наблюдения, все же имелась возможность протолкнуть жалобу и даже вызвать ответное действие. Партийная ячейка действовала как главный агент, стоящий между людьми и руководителями, обеспечивающий связь между центром и периферией, мобилизующий поддержку масс, надзирающий за местным общественным мнением и наказывающий тех, кто был отмечен как потенциальный враг или просто неугодный. Во многом точно так же, как в Германии, партия контролировала все происходящее вокруг нее.

Партии стали неотъемлемой частью обществ, которыми они руководили, так как сами были продуктом этих самых обществ. Многие члены партии были близко знакомы со своими районами и местами работы, и информация, поступающая от них, была ключевой для партийного аппарата в деле мобилизации и наблюдения за огромным большинством населения, находившегося за пределами прямого влияния партии. В обеих системах партия очень быстро стала центральным элементом повседневной жизни, который невозможно было обойти или игнорировать, за исключением самых отдаленных окраинных районов Советского Союза. Результатом такого положения вещей было стремление осуществить контролируемую интеграцию общества, усилить давление на него с целью достижения большего соответствия действительности поставленным целям. В рамках сложившейся ситуации сохранялась и задача идентификации и изоляции преднамеренных актов неповиновения или политического сопротивления и наказания тех, кто отказывался принимать новую систему. Система широкого наблюдения за местным населением в Германии действовала более эффективно по сравнению с Советским Союзом, где лидеров ячеек и блоков поощряли встречаться со своими поднадзорными «за кухонным столом»79. В Германии партии удалось найти неявные, но очень действенные способы понуждения людей к демонстрации верности партии, независимо от того, какие мысли и чувства на самом деле испытывал каждый человек. Собирая пожертвования либо продавая значки или просто безделушки, сборщики средств для партии ходили от двери к двери, фиксируя имена тех, кто отказывался жертвовать; а дарители вели книгу учета своих взносов80. Молодых немцев подвергали идеологической обработке по жесткому графику, с тем чтобы сформировать в их сознании нацеленность на работу во благо партии. К примеру, каждому члену БДМ выдавался отпечатанный «Общий план служения» на четыре месяца с подробными инструкциями о том, как выполнить месячный план партии, текстами песен на каждый месяц, месячными расписаниями социальных вечеров, посвященных определенным темам («Внутренний рейх», «Мы строим рейх» и проч.), списком работ для партии, которые должны выполняться дома, и последней колонкой для особых обязанностей81. Коммунистическая партия продавала газеты, распространяла листовки, создавала организации советской молодежи, организовывала общественную жизнь в сообществе, насколько это было ей под силу, однако она никогда не достигла того, чтобы на каждые 150 жителей приходилось по одному партийному функционеру.