Читать книгу "Бабушка на сносях - Наталья Нестерова"

«Верочка! Ты не покинешь меня? — молил муж-инвалид. — Без тебя я погибну!» Верочка не могла бросить его. Муж требовал столько внимания, сколько минут в сутках. Работа в музее, не очень обременительная, и бесконечные врачи, больницы, перевязки, анализы, уколы инсулина — вот ее жизнь все пятнадцать лет. Единственный свет в окошке — Олег.

Муж Веры знал об их отношениях. Затеял извращенную игру: пусть Олежка приходит к нам.

Вы, молодежь, должны развлекаться, хи-хи, книги обсуждать.

Олег приходил к Вере, здоровался с ее мужем, сидящим в инвалидной коляске, обсуждал проблемы внутренней политики и натужно отвечал на плоские шутки. Потом муж царски махал рукой:

— Ну, идите, дети! Что вам со стариком сидеть.

А через три минуты раздавался его вопль:

— Верочка! Скорее! Сердце сдавило! Проверь сахар! Сделай укол!

Олег участвовал в этом фарсе с изрядным налетом пошлости только из-за жалости к Вере. Как ни крути, а она была родным человеком, последним близким после мамы. Но по доброй воле он бы к Вере не пошел.

Точно жучок в паутине, Олег был опутан липкими женскими нитями. И все же сумел устроить свою жизнь так, что женщинам, постоянным и попутным, отводилось не более десяти процентов его бытия. Остальное — работа, главное вдохновение и удовольствие.

Любил ли он дочь? По-своему. Без трепета и замирания сердца, без умиления и восторгов. Водил Катю в кино и зоопарк, покупал мороженое и кукол. Но, уезжая в командировки, забывал о ее существовании. И даже если она болела — не звонил.

Потому что вообще не звонил домой.

Катя, к сожалению, внешностью пошла в маму.

Маленькой была — незаметно, подростком стала — выпер тот же нос дряблым крючком, да еще усеянный черными угрями. Нижняя часть лица была отцовской. Только не больно девочку красили мощный подбородок и волевые губы.

Кате было десять лет, когда Олег, втайне от жены, отвел дочь к пластическому хирургу. Доктор сказал, что оперировать нос, безусловно, надо, но еще рано, хрящи растут. Приходите лет в шестнадцать.

Это был их секрет, дочери и отца. Тайна от мамы. Сделают операцию — и станет девочка красавицей. В школе Катю дразнили Сирано. Времена изменились, дети пошли начитанные, знали, что у французского поэта Сирано де Бержерака был уродливый большой нос.

И вот настал заветный день. Олег отвез Катю в клинику. После обеда приехал проведать. Ему сказали, что операции не было, девочку забрала мать, полностью сумму оплаты обратно получить нельзя, вычитаются анализы и неустойка… Не дослушав, Олег бросился к машине, помчался домой.

Лена его встретила на пороге. На вопрос «Где Катя?» ответила:

— Не позволю уродовать жизнь моей дочери!

— Это и моя дочь!

— Так гласит легенда, — усмехнулась Лена.

— Врешь! На тебя позарится только слепой и вусмерть пьяный!

— Я жила в общежитии, — напомнила Лена.

За семнадцать лет так называемой семейной жизни у Олега образовалась танковая броня на сердце. На ухищрения вроде твой ребенок, не твой ребенок ему было плевать. В словах жены он видел только очередную попытку больно укусить.

— Лена! Ты можешь хотя бы на секунду представить, какое будущее ждет девочку по кличке Сирано?

— Она должна научиться не обращать на это внимания! Меня ведь дразнили Буратино! И ты в том числе!

— Ты не мать, а ехидна, коль желаешь дочери повторения собственной судьбы! Ты опустилась до того, что используешь несчастье ребенка как оружие в борьбе против меня! Других не осталось?

Какая низость!

— Не строй из себя заботливого папашу. Тебе в равной степени наплевать как на меня, так и на дочь.

— В отношении дочери ты ошибаешься. В конце концов, Кате шестнадцать лет, паспорт имеет и вправе принимать самостоятельные решения.

— Самостоятельные — это не твои решения!

— Но и не твои тоже!

Подобный диалог был бесконечен. Начался семнадцать лет назад, и конца ему не видно.

Олег решил поговорить с дочерью. Мать ее подковала.

— Папа! — робко говорила Катя. — Но ведь я такой родилась! Это мое лицо, а напяливать чужое недостойно. Может быть, я встречу человека, который полюбит меня, не обращая внимания на недостатки. Ты ведь когда-то любил маму.

— Никогда! — вынужден был признать Олег. — Я никогда не любил твою маму! Скажем так, слукавил он, — полюбил тебя, свою дочь, еще до твоего рождения. Поэтому женился на маме.

— Она очень несчастна, — не то спросила, не то подтвердила Катя.

— Возможно. Котенок! Давай не будем говорить о маме или обо мне. У тебя есть несложная перспектива — иметь милое лицо, которое будет соответствовать твоему доброму, прекрасному характеру.

— А сейчас мое лицо отталкивающее? Как у ведьмы?

— Да! — жестоко сказал Олег.

— Я подумаю, — прошептала Катя.

Перетягивание каната родителями обернулось трагедией для ребенка. Катя совершила попытку самоубийства.

Олег сказал Кире, что сломал ногу, нелепо поскользнувшись. На самом деле было не так.

Он с дочерью приехал на дачу (трехэтажный каменный особняк) к приятелю. Там собралась молодежная компания. То ли Катя подслушала разговор девочек, остривших по поводу ее лица, то ли кто из мальчиков нагрубил — подробностей Олег так и не выяснил. Он сидел за столом, где взрослые шумно спорили. Катя подошла, вложила ему в руку записку и удалилась. Олег не сразу развернул листок, дослушал приятеля и пространно ему возразил. Потом прочитал: «Папа и мама, прощайте! Не обижайтесь!»

Олег рванул вверх по лестнице — краем глаза видел, что Катя поднималась. Влетел в комнату на третьем этаже и три секунды наблюдал страшную картину: распахнутое окно, силуэт дочери, она медленно падает вниз.

Не раздумывая, не анализируя, движимый только животным стремлением защитить свое дитя, Олег подскочил к окну и прыгнул следом.

Судьба уберегла Катю. Она упала на клумбу.

Острые колья ограды, которые могли пропороть насквозь, только поцарапали девочку. А у Олега в двух местах треснула кость ноги.

Он долго провалялся в больнице. Ему сделали операцию. Передвигался на костылях, потом с палочкой. Катя дала слово больше никогда не пытаться покончить с собой. Обещала маме и папе, которые друг друга считали виновниками едва не случившейся трагедии.

У Веры умер муж. В последние годы его физические страдания были ужасны. Но еще тяжелее была тирания умирающего. Он постоянно капризничал, каждую минуту требовал внимания и бесконечно упрекал: «Помру, ты тут же замуж выскочишь. Меня черви будут есть, а ты со своим Олежкой в постели кувыркаться». Только ангельское терпение помогло Вере все это вынести. Когда муж умер, она долго плакала. Не по нему, а из-за стыда от чувства облегчения, которое наконец пришло.