Читать книгу "Война за империю - Евгений Белаш"

Стрельнула одна из свечей, выпустил струйку черного дымка. На мгновение все взглянули в направлении подсвечника, и Шейн начал действовать.

На одно лишь мгновение враги ослабили внимание, и оказались в невыгодной конфигурации — поднявшийся на ноги Ангус встал по правую руку от пистолетчика, чуть ближе, чем следовало. Питер резким движением воткнул карандаш в ладонь одного из громил за спиной и одновременно швырнул блокнот в подсвечник. Вышло не очень удачно, одна свеча все-таки осталась гореть, но чернильные тени прыгнули из углов, еще больше скрадывая очертания, отвлекая внимание.

Получивший карандашом в руку, невольно вскрикнул от боли, его напарник машинально взглянул на раненого и ослабил хватку. Шейн молча, как змея в броске, ринулся вперед, на пистолетчика, обрушился на него всем телом, сбив с ног. Заодно опрокинул и растерявшегося лингвиста.

Стрелок оказался очень хорош, он уже успел вытащить пистолет, но оказавшийся сверху Шейн вцепился в кусок металла, как утопающий за спасательный шест, не давая нажать на спуск, стараясь вырвать оружие. Американец прекрасно понимал, что выигранные две-три секунды сейчас закончатся, а выстоять в рукопашной против нескольких противников шансов нет. Время замедлилось, раненый громила что-то вопил, потрясая окровавленной ладонью, звуки растягивались в протяжное завывание.

Питер с яростным рычанием ударил головой в лицо незадачливого стрелка, кровь из рассеченного зубами лба мгновенно залила глаза, но вражья хватка на пистолете ослабла. Шейн вырвал ствол и выстрелил стрелку в живот, вслепую. В замкнутом пространстве выстрел грохнул, как гаубичный залп. Морщась от боли в ушах, Шейн перекатился через спину, выцеливая тех, кто стоял за его бочонком. Они были уже совсем рядом, замахиваясь дубинами, но замешкались, мешая друг другу в полутьме, и Шейн оказался быстрее. Каждому досталось по две пули, для верности, в грудь, чтобы наверняка не промахнуться

Американец привалился к стене, тяжело дыша, сжимая пистолет и часто моргая, чтобы кровь из раны на лбу не залила глаза. Теперь он узнал модель — браунинг, 1922. Необычно, как правило ирландцы пользовались британскими армейскими револьверами Уэбли. Но так даже лучше. Пять выстрелов сделано, значит еще три осталось. Владелец оружия хрипел и сучил ногами, выкатив глаза и хлопая челюстью, как игрушка-щелкунчик. На пиджаке, вокруг широкого обожженного отверстия от выстрела в упор, расплывалось темное пятно.

Шейн перевел дух, чувствуя, как давление бьет в глаза и мозг, словно молотками стучит. Сердце гнало кровь по жилам с силой железнодорожного дизеля, еще не понимая, что все закончилось. Питер нашарил кепку раненого, приложил ее к голове страдальца, чтобы не забрызгаться кровью и приглушить шум. А затем добил раненого шестой пулей. Не из жалости — теперь, когда американец выжил, нахлынул запоздалый ужас. Ужас и понимание, что смерть прошла на расстоянии человеческого волоса. А за страхом пришла яркая вспышка ненависти и желания убивать в ответ.

Все так же, не вставая, Шейн направил пистолет на Галлоуэя, который поднялся на колени и простер вперед руки, будто закрываясь от пуль.

— Здесь есть электрический свет, — сказал Ангус, медленно опуская ладони. После криков и выстрелов, в погребе, воняющем кровью, пороховой гарью и страхом, его рассудительные слова прозвучали ужасающе спокойно.

— Сейчас свеча начнет гаснуть, тогда вы меня, скорее всего, застрелите, — предсказал Галлоуэй, и Шейн поневоле восхитился хладнокровием ирландца. Зрачки Ангуса расширились, превратившись в бездонные колодцы, на лице выступила испарина, но Галлоуэй держался с невероятной выдержкой.

— Это было бы преждевременно, — сообщил Ангус.

— Ты хотел убить меня, — прохрипел Шейн, почти выбрав свободный ход спускового крючка на браунинге. Больше всего Питер хотел прикончить человека, который минуту назад с легкостью приговорил его к смерти.

— А ты мог убить меня сразу, — отозвался Ангус, легко прочитавший все желания противника по его лицу. — Но не выстрелил, значит, это не было твоим заданием. И значит, нам есть, о чем поговорить.

Шейн невольно посмотрел в сторону высокой лестницы, уходящей под самый потолок, к двери.

— Никто не услышит. И никто не войдет, — опередил его Ангус. — Пока я не выйду. Кроме того, есть запасной выход.

— Скотина… Теперь уже хочешь говорить… — проговорил Шейн, все еще с яростью в голосе, но уже чуть спокойнее. Ангус понял, что самый опасный момент прошел, но его жизнь все еще висит на очень тонкой нити.

— Скажем так, — с расстановкой вымолвил ирландец. — Теперь у меня нет выбора. И теперь я точно знаю, что ты не русский убийца. Поэтому у нас только два пути. Или ты застрелишь меня сейчас. Или я очень аккуратно включу свет, мы побеседуем и попробуем решить… как мне объяснить гибель весьма ценного помощника и что полезного хотели сообщить твои патроны.

— Почему не одели мне наручники? — спросил остывающий Шейн. — Как все нормальные люди делают?

— Хотели, но ключ сломался, — горестно ответил Галлоуэй. Все-таки ирландец был не железным, и его аристократизм дал легкую трещину. — Без ножа потом не снять, что с живого, что с мертвого, крови как на бойне. Так будем говорить?..

Глава 25

Апрель 1944 года

'Как непривычно…'

Четыре мощных мотора, квартет ревущих зверей, упакованных в обтекаемые корпуса, рубили винтами воздух, неся 'Грифона' вперед, к северо-востоку Шотландии.

'Непривычно и странно'.

Карл Харнье отпустил один из 'рогов' штурвала и положил ладонь на предмет, аккуратно пристроенный к левому бедру. Даже сквозь толстую перчатку ощущалась гладкость дерева и очертания игрушки. Деревянная лошадка, та самая, которую они чинили с маленьким сыном. Прикосновение отозвалось теплом — не в пальцах, но в самом сердце. И на душе у Карла стало легче. Пришла спокойная уверенность в том, что все будет хорошо. Вражеские пули обойдут самолет стороной, поломки окажутся незначительными, а многочисленные превратности — естественные спутники жизни авиатора — окажутся слепы и не заметят ни 'Грифон', ни его пилота.

Потому что семья Харнье с ним, пусть они и далеко, съехали в район Рура. И присланный дар охранит летчика лучше любого оберега, лучше одиннадцати пулеметов, что составляют бортовую артиллерию 'Грифона'.

Впрочем, стволы тоже будут не лишними.

Харнье осторожно погладил игрушку и взялся за штурвал обеими руками. Быстрый взгляд скользнул по приборной панели, оценивая и измеряя. Все в норме. Высота… скорость… Главное — держать строй. И в третий раз Карл подумал, как же это необычно — лететь такой ордой, на рассвете, без бомб…

Эшелонированный по высоте строй бомбардировщиков двигался вперед, как огромный рой гигантских шмелей. Если бы только шмели летали толпами, по сотне за раз, и могли организовываться в строгом геометрическом порядке. А вокруг злобными осами вились истребители прикрытия — родные, немецкие 'люссеры', тяжелые 'Т', а также двухмоторные русские 'Таировы'. За долгие зимние месяцы воздушного противостояния Харнье привык, что части Воздушного Фронта действуют преимущественно ночью, в стиле, прозванном американцами 'кусай и беги'. Эффективность бомбометания значительно снижалась, но и ПВО англичан приходилось куда сложнее.