Читать книгу "Отважный муж в минуты страха - Святослав Тараховский"

Вошли в клуб: Саша первым, Кузьмин следом за ним.

И сразу наткнулись на Сару, драившую шваброй вестибюль.

Охнув, Сара бросила швабру и прижала полные руки к груди; лицо ее смягчилось, глаза, наставленные на раиса, просияли, наполнились слезами, и с места сойти она не смогла.

«Сухо и сдержанно, — повторил он себе. — Сухо и сдержанно».

Кивнул ей в полкивка и сказал: «Сара, пожалуйста, ключи от кабинета…»

Засуетилась; в бездонных карманах синего халата откопала ключи и протянула ему, как самое свое дорогое. Он отвернулся, шагнув к кабинету, отомкнул дверь. «Заходите, Алексей Борисович».

Прибрано было в кабинете. «Сара ждала», — отметил он, но вслух ничего более не озвучил.

Чуть более получаса на то, чтобы передать бумаги, адреса и телефоны. «Спасибо. Я понял. Понял. Спасибо», — то и дело повторял Кузьмин, и это приторное повторение бесило Сашу. «Хоть бы в чем-нибудь усомнился, переспросил — нет, нашему чувачку все понятно». Чтобы рассказать о сути работы, Саше не хватило бы и дня, но делать этого он не стал; у Кузьмина свои ухватки в жизни, решил Саша, пусть он сам и благополучно набьет себе собственные сизые шишки.

Закончив, пожали друг другу руки. Бутылка представительской водки лезла на глаза и, как ей положено, предлагала себя к употреблению, но пить с Кузьминым прощальную Саша не стал. «Два слова сотрудникам», — сказал он, и Кузьмин с пониманием кивнул.

Саша распахнул дверь в коридор и…

Наверное, их опять предупредили. Кто? Сара? Казарян? Макки?

Как и в тот, памятный день приезда Бюро снова стояло перед ним полным и недвижным строем. Казарян. Гахремани, Алик, Хосейн, Рустем, Сара. Не хватало только одной переводчицы.

«Сдержанно и сухо, — мелькнуло у него. — Сдержанно и сухо».

Он оперся о трость.

— Господа, — сказал Саша. — Ситуация складывается так, что я должен уехать в Москву.

— Когда вернетесь? — молнией выскочил Казарян.

Никто не среагировал на его реплику, ничто не нарушило тишины. Все поняли: отъезд навсегда, и окаменели.

— Мы неплохо поработали вместе, — сказал Саша. — Мы многого добились. Так что я говорю всем — спасибо.

Бюро неподвижно и немо ждало продолжения.

— Вот, господин Кузьмин Алексей Борисович теперь будет вашим раисом.

Вскинув голову, Кузьмин оглядел свой персонал. Но Бюро смотрело не на него — на Сашу. Смотрело и ждало, люди не знали, чего они ждут, люди чувствовали: главное — не сказано.

«Сдержанно и сухо, — напомнил себе Саша. — Сдержанно и сухо».

— Будьте все здоровы и счастливы, — сказал он. — Вы все — хорошие ребята. Я вас никогда не забуду.

Первой не выдержала Сара. Всхлипнув, шагнула к Саше и обняла его; пятидесятилетняя женщина обняла тридцатилетнего мужчину, как по праву матери мать обнимает сына. Следом Сашу окружили все; жали руки, обнимали, говорили слова, от которых першило в горле. Слез не было, но они были близко.

Почтенный Саид Гахремани пожал ему руку последним. С трудом заставил себя Саша не спросить старика о дочери. Может, и не знает отец о коварстве той, кого воспитал, может, стоит открыть ему глаза на предательство девушки — двойного агента? «Нет, — запретил себе Саша, — забудь: любовь отрезана, проклята, забыта, отец ни при чем, он должен остаться в счастливом неведении и жить долго».

Внезапно придвинувшись к Саше, господин Саид вложил ему в руку сверток, и в ответ на Сашино недоумение подтвердил взглядом: «Да-да, это вам». Предмет был завернут в обычную крафт-бумагу, но в первую же секунду что-то с болью сдвинулось в Сашином сердце: аромат «Кендзо», исходивший от свертка, не оставлял сомнений в его принадлежности. «И она еще смеет… сувениры, презенты… после всего, что произошло?! Выкину, едва выйду из клуба», — подумал Саша; сунул руку в карман, но господину Саиду вежливо кивнул.

Вышел на улицу вместе с Кузьминым. «Домой? — спросил Кузьмин. — Могу подвезти, машина рядом». «Спасибо, — сказал Саша, — я сперва к Костромину Пройдусь, ногам полезно». Сказал так, потому что организм потребовал немедленно сбросить с себя Кузьмина; и Кузьмина, и клуб, и кабинет, и зеленые занавески, и кожаный диван — сбросить, как старую кожу, неправильную прежнюю жизнь и скорее забыть.

Сбросил и глубоко, и свободно вздохнул. «Я в порядке, — мелькнуло у него. — У меня все хорошо, а будет еще лучше». Но в кармане его пиджака оставался долбаный сверток. Последний привет от той, которая… сволочь и сука.

От консульства клуба — двести метров по диагонали, пересекающей тихую улицу; здоровому три минуты хода, хромому с палкой — на три мгновения больше.

Он шел; его правая рука держала палку, помогавшую ногам, левая ощупывала в кармане сверток, материальную память подлой любви, от которой тоже следовало избавиться. «Выкинь, — подсказывал ему рассудок, — зашвырни в первую встречную урну, тебе сразу станет легко». Он шел; он приблизился к урне и все же миновал ее; он прикасался пальцами к свертку, проклинал его, ненавидел себя, но сила, даже большая, чем инстинкт, — любопытство удерживало его от желания тотчас расстаться с загадкой.

Слева от входа в консульство в тень старого кедра с незапамятных времен была втиснута лавочка и при ней — обширная пепельница-тумба для посетителей консульства, вынужденных подолгу ждать.

К счастью, лавочка была пуста. Он присел на край, принял вид человека закуривающего, достал сигареты, а вместо спичек стремительно извлек и размотал сверток.

Ему и вправду потребовалось закурить и затянуться тяжко, до самых потрохов. В свертке оказался Чебурашка, та самая смешная, нелепая и наивная игрушка, что вызвала восторг Мехрибан и была подарена ей Сашей. Она возвращает ему подарок, зачем? Он повертел знакомую игрушку в пальцах, пригляделся к ней и едва не вскрикнул от изумления. Из лукавых глаз Чебурашки лились слезы. Подлинные и горькие. Нарисованные ее рукой. Он сразу все понял и закашлялся от новой глубокой затяжки. Она была Чебурашкой, это были ее слезы, она посылала ему привет. И свою боль, и свою память, и свою скорбь; и не было в ней предательства и подлого услужения разведке или контрразведке, понял он, но была лишь любовь, от которой ее, так же, как его, насильно отлучили. И было совершенно неважно, кто совершил сей подвиг: Макки или Костромин, ВЕВАК или ГБ, было важно лишь то, что прелестной юной женщине выключили сердце и сломали шею. Прости, Мехрибан, за подлые подозрения, прости, прости, прости.

Он закрыл глаза и отдышался. Пришел в себя, но озадачился новой мучительной проблемой. Он не знал, что делать с куклой. Выбросить в урну? Невозможно. Забрать с собой? Куда? Зачем? Слезы Чебурашки навсегда врезались и застыли в его памяти; теперь он может прожить очень долгую жизнь, но эту игрушку и саму Мехрибан никогда забыть не сможет.

Помедлил еще, поднялся и приладил Чебурашку меж корнями старого кедра; взглянул напоследок на забавную рожицу очевидца убитой любви, улыбавшегося сквозь нарисованные, но настоящие слезы, отвернулся и, опершись на палку, шагнул на ступени консульства.