Читать книгу "Сан-Ремо-Драйв - Лесли Эпстайн"

Словно загипнотизированный, я смотрел, как на фоне огней возникает еще одна, гориллообразная, фигура. Мартышки заплясали вокруг нее.

— Твоя очередь! Твоя очередь! Ты обещал!

— Нет, мне страшно. Я старый. Я переломаю себе кости.

Так протестуя, большая черная фигура взобралась по перекладинам на вышку. Слышно было тяжелое дыхание с табачным присвистом.

Размахивая руками и болтая ногами, мой брат Барти бросился вперед и, вместо того, чтобы мягко приводниться, грохнулся на землю.

Я почувствовал ногами сотрясение почвы.

— Барти! — закричал я на бегу. — Ты цел?

— Папа! — крикнул Эдуард.

— Папа! Папа! — крикнул Майкл.

Они кинулись ко мне.

Бартон медленно поднялся.

— Привет, брат! Ты видишь? Барти их потерял. Барти их нашел. И все — сам.

Я упал на колени и обнял детей. Я ощупывал их в темноте; они целовали мне руки, целовали и целовали. Словно я был властелином.

5

Втроем мы с трудом поместились в маленький «бокстер». Ребята мгновенно уснули на соседнем сиденье. Я медленно ехал вдоль океана, мимо толстой пушки с ядрами, под пересаженными пальмами. Повороты и зигзаги Амальфи я одолевал ползком. Мальчики спали, сцепившись руками, переплетясь ногами, как, наверное, в чреве их несчастной матери. Примерно через полчаса я свернул с Сансета и поехал вверх по кривому Сан-Ремо. Уже неподалеку от дома я увидел на рядке кипарисов мигающую полосу света. Я снял ногу с газа, и мы катились по инерции, пока впереди не показалась полицейская машина. Она стояла прямо напротив дома 1341. Один полицейский, без фуражки, сидел на пассажирском месте, другой, в фуражке, торчал между колоннами портика. Я включил вторую скорость и с ревом пронесся мимо патрульной машины вверх по улице. Ребята проснулись.

— Что такое? — спросил Майкл.

А его брат сказал:

— Разве мы не домой?

Мне было некогда отвечать. На двух колесах я взял поворот на Лукка, а потом еще один на Монако. На знаки «Стоп» я не останавливался. Левого поворота на Сансет не было, но я все равно повернул и поехал на восток.

Голос у Эдуарда прерывался:

— Папа! Ты меня испугал. Что случилось?

— Ничего не случилось, — ответил я и затормозил перед светофором на Аллендорф.

Но что-то, конечно, случилось. Полицейские приехали либо арестовать меня, либо, что еще хуже, забрать близнецов. Неужели мир встал с ног на голову? Марша похитила детей, а в бегах — я. Загорелся зеленый свет. Я тронулся дальше, но уже с умеренной скоростью, 65. Меньше всего мне хотелось сейчас, чтобы меня остановили за превышение, или за неподачу сигнала, или за смену рядов.

— Я не спал, — сказал Майкл. — Ты проехал мимо дома.

— Куда ты нас везешь? К бабушке?

Куда же еще ты их повезешь? Это были слова Лотты. Но как раз туда я и не мог поехать. Если полиция еще не дежурит на углу Оукхерст, то мать незамедлительно сообщит ей с гордостью о своем прибавлении. Дом Эрни был всего в нескольких кварталах, в Брентвуде. Ехать туда? Или остановиться в гостинице? А можно было так и ехать прямо-прямо, через горы, через пустыню Мохаве в резервации Аризоны — куда, я боялся, могла увезти детей Марша. В вышине, слева, как парусник, севший на риф, или Ноев ковчег на Арарате, стояли залитые светом стены музея Гетти. Я перебрался на правую полосу, по развязке выехал на шоссе 405 в сторону севера и с некоторым опозданием ответил на вопрос сына:

— Нет. Мы едем к Джимбо. Я оставил там кое-какие бумаги. Может, заночуем у него. Вы поиграете с Ганнибалом и Цезарем. Согласны? Помните, как они таскали вас по листьям?

— Я помню, — сказал Эдуард.

Майкл добавил:

— Мы держались за их хвосты.

По шоссе мы проехали до бульвара Малхолланд, потом обогнули холмы и у Калневы перешли в нечто подобное свободному падению, закончившемуся у просторного одноэтажного дома на Гарвин-Драйв. Датские доги залаяли раньше, чем мы вышли из машины. Вышел Джимбо, в халате, в суточной щетине. Он взял ребят под мышки и внес в калитку.

— Вот и ужин для собачек.

Ребята завизжали: доги, большие, как лошади, прыгали вокруг них. Они и на дыбы поднимались, как лошади. Потом вся четверка затеяла возню на дворе. Я вошел в комнату Джимбо. Стены были увешаны моими картинами, а в промежутках — фотографиями родителей Джеймса — моего дяди Джули и Френсис, актрисы-ирландки, на которой он женился в тридцатых годах. На столе — остатки вчерашнего покера, недопитое пиво, соленые крендельки, вегетарианский соус, которыми мой двоюродный брат угощал партнеров.

— Инграсия уехала?

— На неделю. В Сан-Сальвадор, к родителям, — ответил Джимбо.

— Удачно. Мы бы остались на несколько дней, если ты не против.

Он почесал в остатках волос.

— Ну, конечно. Буду счастлив. Но что происходит? Марша не вернулась? Это она привезла ребят? Ты ведь в Париж? Я тоже туда лечу в конце января.

Собаки внезапно подняли лай. Зазвенел звонок. Джимбо глянул сквозь жалюзи.

— Полиция. За тобой, да? И за ребятами?

Я кивнул.

— Сиди здесь. Они не могут войти. Я скажу им, что не видел тебя несколько дней.

— Нет. Не получится. Моя машина перед домом. Какая глупость! Смотри: и ребята выглядывают из-за ворот. Извини, Джимбо. Не надо было тебя впутывать.

Он пошел в переднюю.

— Сиди тихо. Ничего не говори. Вряд ли они с ордером.

Близнецы ввалились в боковую дверь вместе с догами. Я приложил палец к губам. Они притихли. Собаки стояли, тяжело дыша, пуская слюни. С крыльца доносились голоса: Джимбо, потом полицейского, опять Джимбо. Потом он вернулся в комнату. Лицо у него было белое.

— Это Лотта, — сказал он. — Попала в аварию. Ее пришлось вырезать из машины.

Мальчики поехали в полицейской машине. Для них — приключение, думал я, мчась позади на своем «бокстере»: сирена, скорость, вертящийся свет. Мы съехали с шоссе на бульвар Уилшир и пронеслись по Уэствуду. Затем, еще быстрее, — между полями для гольфа и сбавили скорость только перед пересечением с бульваром Санта-Моника. Небо здесь было освещено не только всегдашними розовыми, зелеными и желтыми огнями фонтана, но и синими маячками патрульных автомобилей и прожектором пожарной машины, направленным на место аварии. На обоих бульварах транспорт пятился. На траве и бетоне толпился народ. В бассейне лежала перевернутая машина. Вода из фонтана падала на ее днище. Я высунулся из окна: машина была с задней дверцей, цвета внутренностей сливы. Ее «хонда»! Мать потеряла управление, когда ехала по бульвару Санта-Моника в нашу сторону. Наскочила на бордюр и взлетела в воздух. Бессмысленная женщина! Глупая, старая болтунья! Что, если бы уже ехала обратно? Забрав детей, согласно своему плану? Я стукнул кулаком по сиденью. Перед глазами в последний раз мелькнул индейский воин на пьедестале — коленопреклоненный, он взывал к Великому Отцу с тех давних пор, когда мы с Бартоном еще не родились.