Читать книгу "Чудовище Франкенштейна - Сьюзан Хейбур О'Киф"

Я лежал безропотно, каждое прикосновение доставляло мне невероятное удовольствие и причиняло страшную боль. Если бы я только увидел проблеск доброты на ее лице, если бы только не этот голод… Лили раздела меня во всех смыслах, но сама оставалась одетой и защищенной, не желая открывать собственную душу.

Я распахнул ее одежду и увидел то, что прежде мог лишь пощупать: полные, налитые груди — резкий контраст с ее костлявой фигуркой. Неестественно вздувшийся живот напомнил о черве. Противный образ пронзил меня мощной, обессиливающей дрожью. Вновь прочитав мои мысли, Лили перегнулась и шепнула:

— Она тоже здесь.

— Нет, молчи.

Ласковых слов не будет — ни правдивых, ни лживых. Я знал, чего она точно не скажет, и боялся того, что она могла сказать. Поэтому я закрыл ее рот своим, прижал к себе и мысленно погладил нежное тело, которого никогда не касался прежде: когда Лили бежала вдоль таркенвилльских утесов, и потом, когда она, вся в пурпурных шелках, взяла меня за руку и провела в бальную залу. Тогда она казалась мне самой красивой женщиной на свете. Теперь Лили уже не та, зато она моя.

Тогда на балу она вскинула голову и открыла моему алчному взору свою прелестную шею. А сейчас склонилась надо мною и подставила ее моим губам. Я поцеловал шею Лили и почувствовал, что кожа у нее была шероховатой. Я ощутил вкус грязи и соли, услышал запах пота и — о чудо! — забытый аромат лаванды. Если закрыть глаза, Лили снова станет красавицей.

— Возьми меня, — шепнула она.

В нас встретились и соединились человеческое и нечеловеческое: не знаю, кто из нас в большей степени изменился.

Испытав удушье от знакомого смрада разложения, я открыл глаза. Словно каменный ангел у надгробия, Лили стояла на коленях, уставившись в одну точку где-то за мной. О чем она думала, что чувствовала? Из каждого угла вбирала она тьму. Обхватив свое тело руками, Лили крепко обняла темноту и вдохнула ее, точно дым.

— Она здесь, — шепнула Лили.

— Нет! — попытался я выкрикнуть, но получилось неразборчиво: не слово, а стон.

Потом Лили посмотрела на меня сверху вниз, будто с большой высоты, и засмеялась:

— Еще никогда не спала с трупом. Вот и довелось.

Все еще смеясь, она отодвинулась и быстро оделась.

Целую вечность пролежал я на камне, стараясь даже не дышать. Если бы я пошевелился, то наверняка убил бы ее…

Наконец я нашел перо, чернила, бумагу и записал все это, только бы не сойти с ума.

Несмотря на то что я описал свои мучения на бумаге и теперь, несколько часов спустя, пишу снова, насилие все еще равномерно пульсирует в моем горячем сердце, даже в самых тоненьких жилках. В насилии я обретал себя, становился собственным творцом. Кто я теперь — без костного хруста и кровавых рек?

Чудовище убило бы ее. И хотя на холодную голову я понимаю, что эта ее броня гордости — чистое безумие, в глубине души я знаю, что любой мужчина ушел бы на моем месте. Раньше, по крайней мере, я был одним из двух. Теперь же — ни тем ни другим.

5 января

Я не писал уже несколько дней.

Уже несколько дней не мыслил словами.

Много дней, прошитых лишь нитью молчания.

Если Дугалл Мак-Грегор и заметил, что мы не разговариваем друг с другом, он ничего не сказал, когда я разыскал его в Орфире и попросил отвезти нас с проклятых Оркнейских островов обратно в Джон о’Гроатс. Мак-Грегор заполнял тишину, вновь плетя небылицы о жизни на море. Высадились мы поздно, и он пригласил нас к себе переночевать, чтобы наутро двинуться к следующей цели.

— У бабули места побольше, — сказал он, — но за неделю, пока вас не было, ее не сгубили аж два раза, так что я не рискну снова отправить вас к ней.

Я молча кивнул, решив той же ночью сбежать, пока он и Лили будут спать. Молчание довело меня до предела, и я понимал, что должен избавиться от Лили, если не хочу лишиться рассудка. Если образ ее отца станет вновь упрекать меня, я прогоню его во тьму, заявив, что Мак-Грегор — славный малый: лучшего защитника для нее не сыскать.

Поужинав рыбной похлебкой, к которой Лили даже не притронулась (к слову, похлебка эта подсказала Мак-Грегору новую порцию баек о морских приключениях), я поднялся и сказал, что собираюсь прогуляться по пляжу. Лили опередила меня у двери, словно догадавшись о моих намерениях и решив, что я хочу бросить ее прямо сейчас.

Я двинулся быстрым шагом. Если не удастся уйти, хотя бы вымотаю ее, чтобы крепче спала ночью и не услышала, как я сбегу. Вечер располагал к неторопливой прогулке — приятный, безветренный и необычайно теплый. Закат окрасил небо темнеющим багрянцем, затем море и песок полностью слились, и лишь изредка слабо поблескивали пенные гребни.

— Постой! — наконец крикнула Лили.

Увязнув в песке, она упала позади. Я остановился и оглянулся. Огни дома Мак-Грегора скрылись из виду.

— Подай мне руку, Виктор, — сказала она. — Я устала и хочу обратно. Ты целый день не обращал на меня внимания. — Лили говорила так непринужденно, словно мы общались сегодня вечером и в предыдущие дни. — Одно дело — не обращать на меня внимания, когда мы одни, и совсем другое — на людях. Не мешало бы тебе проявлять ко мне уважение, которого я заслуживаю. Когда мой дом отстроят и я туда вернусь, я могу подыскать для тебя работу — например, в саду, ведь ты прекрасно копаешь.

Увязнув в рыхлом песке, Лили с трудом встала на ноги и отряхнула штаны. Она рассвирепела из-за того, что упала, или оттого, что я не желал разыгрывать из себя ее слугу? Не важно. Сегодня ночью все кончится.

— Руку, Виктор. — Лили в нетерпении махнула. — Ты должен отвести меня назад. У меня же нет кошачьих глаз, как у тебя!

— Что за вздор. Хотя, возможно, ты права. Или я просто смотрю глазами человека, долго привыкавшего к темноте.

— Ты смотришь человеческими глазами? Как бы не так! — запальчиво сказала она. — Это значит, что ты не видишь ни зги!

Не попавшись на ее удочку, я прошел мимо и направился к дому Мак-Грегора.

— Ты сам-то понимаешь, Виктор? — Она повысила голос. — Ты требовал у меня ответа. А теперь я спрашиваю: «Ты понимаешь?» Разумеется нет! — Она вцепилась в меня. — Ты слеп, как любой мужчина: в ту ночь ослеп от похоти, а сейчас — от глупости.

— Слеп?

— Я предлагаю тебе работу в самом роскошном особняке Нортумберленда, а твой молчаливый отказ исполнен презрения: «Как я могу теперь ей служить, раз я видел, как она содрогалась от наслаждения?» В ту ночь ты увидел лишь то, что хотел. Но не заметил того, чего не хотел заметить.

— Ты права, Лили, я ничего не понимаю, — мягко сказал я и взял ее за руку, уговаривая вернуться. Мне оставалось провести с ней считаные часы, и это помогло набраться терпения.

— Бедный Виктор! В слепоте своей ты не заметил, что я уже не девственница. Ты не увидел, что не было крови — признака непорочности. — Ухмылка сменилась гримасой отвращения. — Я не видела крови уже полгода.