Читать книгу "Пресс-папье - Стивен Фрай"

Если опасения редакции оправданны, но она тем не менее решилась, руководствуясь похвальным свободомыслием, напечатать эту статью, не исключено, что к данной минуте телефон Вустерской городской больницы уже раскалился от звонков лиловолицых граждан, орущих благим матом, требуя, чтобы им немедленно доставили настой наперстянки; что полиция графства уже сформировала высокомобильную спецгруппу, которой надлежит как-то справиться с обезумевшими пикетчиками из деревушки Бродвей; что телефон местной пожарной команды обрывают встревоженные жители, напуганные кострами из номеров «Телеграф», во множестве разожженными активистами дамблтонского комитета «Сожжем эту грязь».

Если все так, я искренне сожалею об этом, сожалею так сильно, что готов съесть мою шляпу.

Я думаю, для жителей Вустершира настало время уведомить «Телеграф» о том, что они способны переварить гораздо больше, чем предполагалось до сих пор. А жителям других графств пора наконец добиться того, чтобы их мнения были услышаны. Все эти годы вы читали в «Телеграфе» статьи, которые кто-то просматривал и исправлял без вашего ведома, да-да, исправлял! Статьи фальсифицированные, выхолощенные, цензурированные, сокращенные, обезображенные, придушенные, придавленные, стреноженные и приглаженные – и все это ради того, чтобы не задеть чувствительных вустерширцев. Вы, вероятно, и не ведаете о том, что сочинения Уильяма Дидса нередко отличаются столь страстной пылкостью, что ему приходится писать их на асбестовой бумаге; что Уэрсторна и Хеффера принято называть Гилбертом и Джорджем современной журналистики; что к чтению неправленых опусов Хью Монтгомери-Мэссинджберда допускаются лишь те, кого штатный доктор нашей газеты признает способными таковое выдержать. Разумеется, не ведаете, поскольку большая часть того, что они пишут, вымарывается, процеживается сквозь тонкое сито и фильтруется в угоду жителям Вустершира.

Ну так и шел бы ты в задницу, Вустершир. Среди нас есть и такие, кто не позволяет затыкать им рот.

Снова в путь

Вторник только что отошел в мир иной – неоплаканным и не получившим отпущения грехов, – что, собственно, происходит со всеми вторниками, кроме того, который приходится на Масленую неделю, – ему, как я полагаю, грехи отпускаются по определению, отчего он и стал в дневнике Фрая красным днем календаря. В последние годы мой дневник работает, как то и положено дневнику всякого уважающего себя flâneur,[167]на батарейках и ни для каких газетных рубрик оказывается не пригодным. Однако в нынешнем мире, неотличимом от парка с тематическими аттракционами, то, что потеряно на «Лазерной Горе», отыгрывается на «Гигантском Штопоре», и, хотя мой электронный органайзер может ничего о красных днях не ведать, он способен извещать меня о том, какое время показывают сейчас часы в Тиране, и разбивать мой день на пункты, образующие «Список дел». Соответственно, 21 августа помечено в нем как день, в который я вновь получу возможность вносить посильный вклад в разрастающуюся до все более грозных размеров проблему лондонского уличного движения.

Триста шестьдесят пять дней назад во втором зале городского суда, что на Боу-стрит, Лондон, меня лишили, сопровождая эту процедуру угрожающими замечаниями и суровым сопением, пятисот фунтов, водительских прав и изрядной доли самоуважения.

Для автомобилиста год – срок немалый. И в последние несколько недель, пока окончание запрета приобретало очертания более отчетливые, мне не давала покоя мысль, что водить автомобиль я, возможно, разучился.

Любимая моя машина, проведшая последний год в гараже, это седан «Вулзли 15/50»; цвет у нее темно-бордовый, а попахивает она бакелитом и исчезнувшей ныне Англией поблескивающих мостовых, облаченных в дождевики инспекторов Ярда плюс, по какой-то неправдоподобной причине, Валери Хобсон и моющего средства «Тайд». Возраст ее почти в точности равен моему – машина прошла регистрацию 23 августа 1957-го, а я появился на свет в шесть часов следующего утра, так что сегодня, отметьте себе на будущее, день моего рождения.

Такая близость наших лет породила между мной и «Вулзли» отношения почти вудуистские. Если я прибавляю в талии пару дюймов, крылья моей машины и порожки ее тоже слегка раздаются – так мне, во всяком случае, кажется. Если я начинаю вдруг без видимых причин спотыкаться и падать, объяснение состоит в том, что ее задние покрышки облысели и нуждаются в замене. А в тех редких случаях, когда мне доводится принять ванну, я, вытираясь в спальне полотенцем, выглядываю в окно и вижу внизу на улице мой старенький автомобиль, такой же чистый и поблескивающий, как я.

Пару лет назад я играл в Вест-Энде в одной пьесе и вдруг лишился голоса. Коллеги-актеры, решившие, что я перенапряг голосовые связки во время исполнения ставшей ныне легендарной «картофельной сцены», сбежались ко мне с объемистыми пузырьками витаминов и разного рода гомеопатической дребедени, однако проведенная мной быстрая проверка показала, что причиной всему – разболтавшийся соленоид, почти утративший контакт с идущими от рулевого колеса проводами. В результате у машины перестал работать клаксон. Две минуты возни с отверткой – и мы с ней вновь обрели первостатейные голоса.

Лицо мое, как может подтвердить напечатанная над этой статьей жестокая в ее правдивости фотография, украшено сломанным носом. Изучая жизненный путь моей машины, я не без трепета узнал, что красующаяся на ее капоте фирменная фигурка «Вулзли» погнулась вследствие несчастного случая, в котором участвовал доставочный фургончик магазина «Отечественные и колониальные товары» и некий библиотекарь из Давентри, а произошло это 17 января 1962 года – ровно в тот день, в который мой хобот настигла его злая судьба! Что-нибудь такие штуки да значат.

Но не мог ли целый год пренебрежения ослабить этот особый симбиоз, эту удивительную взаимозависимость и взаимопомощь? Вот чего я страшился, снова усаживаясь во вторник за руль.

Трансмиссионная система «Вулзли» требует совершения маневра, который, возможно, знаком читателям постарше, а именно двойного отжима сцепления. В нынешнем louche[168]мире синхронизаторов коробки передач и автоматических трансмиссий такая процедура представляется допотопной, и я опасался, что за год нашей разлуки мои уши, руки и ноги могли утратить магическую соотнесенность с шестернями и дисками сцепления машины. Опасения оказались напрасными. Давняя связь наша мигом проявила себя, мы снова стали единым целым.

И все-таки есть одно обстоятельство, которое продолжает меня тревожить. Следует ли мне переделать двигатель, перевести его на неэтилированный бензин? И если я поступлю так, какие последствия будет это иметь для меня лично? Не придется ли и мне перейти на кофе без кофеина, а может быть, собственный мой двигатель претерпит изменения еще более пагубные? А ну как мой желудок утратит способность переваривать что бы то ни было, кроме безалкогольного вина? Если я откажу моей машине в возможности накачиваться этилом, позволит ли она мне упиваться хмельными напитками?