Читать книгу "Журавль в клетке - Наталия Терентьева"

Я удивленно посмотрела на него-.

– Да на какой дороге-то?

– «…играя ножом. Подумаю: сразу убить или выслушать речь?» – закончил он, страшно довольный, что я опять купилась.

Я помнила, как в юности он любил баловаться словами, но его литературные опыты были не столь изощренными.

– Что, понравилось?

Я неуверенно кивнула.

– Это не мое. К сожалению. Не был бы сейчас заложником. Был бы счастлив и нищ. А вот это, смотри: «Нет горше затаившейся любви, она как яд, настоянный на меде»[2]. Класс, да? Я всегда девушкам это говорю, все сразу верят в истинность моих чувств.

– Парадоксальный ты все-таки человек, Соломатько.

Парадоксальный человек тонко улыбнулся и поиграл пальцами.

– «Сверкают ухищренно парадоксы, но слишком пьяно расцветают флоксы, и старый дом для парадоксов прост». На самом деле смысл в середине. Ты только послушай: «Но слишком пьяно расцветают флоксы…»

– Хватит, Соломатько. – Мне совершенно ни к чему были сейчас эти незнакомые, томительные строчки, которые он произносил, к тому же, как откровение, мне лично.

Он улыбнулся:

– Растерялась? Да, у меня есть и другие прекрасные грани, окромя ненавистных и хорошо известных тебе. «Ты жди меня. Ты не прощай меня. Нарви цветов и выйди на дорогу…»

– Пивка не захватить? – пыталась сопротивляться я, чувствуя, как чужая страсть, изящно зарифмованная в легкие строчки, подчиняет мою душу, падкую до подобных красивых вещей.

Соломатько, естественно, почувствовал мою слабину и тут же продолжил, великодушно не обращая внимания на мою неудачную шутку:

– «А ты уходишь по аллее, а ты уходишь в никуда. Листва зеленая жалеет: со мной случается беда – мы расстаемся навсегда».

– Чтобы расстаться, надо сначала быть вместе. Все. Литературная страница закончилась. – Я повернулась, чтобы уйти.

– Маш, Маш, – заторопился Соломатько. – Вот еще только одно, послушай.

Игорь Соломатько, читающий чужие стихи, неумело, смущаясь (иначе не отговаривался бы соблазненными девушками), – это было что-то совсем новое и опасное. Такого я за ним раньше не знала. Я покачала головой и открыла дверь.

– Ну и ладно, тебе же хуже, – прокричал мне вслед расстроенный Соломатько. – «Мир мрачен для идущего за светом, мир светел для глядящего из тьмы!..»

Я рассмеялась:

– Это ты, что ли, – глядящий из тьмы?

Сразу видно, что ты застряла в проблемах своей великомудрой передачи, – огрызнулся Соломатько. – «А сейчас, уважаемые телезрительницы, мы вам расскажем, как в один день похудеть на сорок килограммов, вернуть мужа, который не спит с тобой двенадцать лет, и заодно вывести все бородавки».

– Идиот, – пожала я плечами. – Какие, к черту, бородавки? И зачем надо было портить такой замечательный поэтический вечер? Я даже удивилась – ты ни одной строчки с задницей не зарифмовал, на тебя не похоже.

– Иди-иди! Грубиянка! – Он махнул рукой. – Все равно толку никакого.

Я не стала уточнять – какого толку и для чего, потому что знала, что это просто фигура речи, хитрый ораторский прием, чтобы задержать наивного слушателя, то есть меня. Я прошла по коридору несколько шагов, а потом постояла, подумала и вернулась. Он-таки зацепил меня этой горьковатой, изящной поэзией. Да только зацепил совсем не те струны, на которые, вероятно, нацеливался.

– Знаешь, чего я никогда не. прощу тебе, Соломатько? Вернее… Знаешь, почему ты никогда не будешь уже Маше настоящим отцом?

Он молча смотрел на меня. А я смотрела на него.

– Ну скажи, скажи! Ты ведь так хочешь сказать, ты ж, небось, готовила свою пламенную речь всю ночь и весь день! Не успокоишься, пока твои слова не переберутся в мою голову и не станут мучить меня так же, как мучают тебя… Я даже не спрашиваю, в какой это связи с тем, что ты сейчас услышала и почувствовала, если, конечно, ты что-то почувствовала. В твоей голове все возникает спонтанно, порхает, прыгает, улетает на тонких прозрачных крылышках. Королевство эльфов, одним словом. А напротив тебя – тупой, приземленный эгоист, выпивоха и сластолюбец. Скажи мне, прекрасная Дюймовочка с нежной душой и промозглым балтийским холодком в глазах, эдаким, знаешь, не дающим надежды, так почему я не стану Маше настоящим отцом?

– Не станешь! – упрямо сказала я. Мне на самом деле необходимо было это высказать и избавиться от навязчивых мыслей. – Потому что ты не видел, как она маленькая улыбалась во сне. Потому что ты не слышал ее первого слова. Потому что ты не знаешь, как она сделала свой первый шажок в жизни, упала и засмеялась. Потому что ты не знаешь, как первого сентября в первом классе она рыдала, от того, что сломала половину своего букета, вылезая из троллейбуса. Потому что ты не видел, как она встречала меня, когда я однажды задержалась на работе до ночи и никак не могла ее предупредить… Я пришла, а она сидит в прихожей на коврике и уже даже не плачет, а просто дрожит и смотрит на дверь… Ей было лет шесть, наверно… Потом она уснула на кухне, пока я пила чай. Положила голову на блюдце с печеньем, не сводя с меня глаз, и уснула… И так далее. Потому что потому! Я могу тебе такое до утра рассказывать. Понимаешь?

Он все так же молча продолжал смотреть на меня с совершенно непроницаемым лицом. Потом сказал, стараясь, чтобы это прозвучало безразлично и лениво:

– Ты запуталась, Маш. Но запуталась красиво. А теперь иди.

– А! – Это уже я махнула рукой. – Сиди тут и гордись себе дальше, какой ты есть начитанный парадокс.

– Я сижу здесь, Светлана, – медленно проговорил Соломатько, – потому что вы меня сюда посадили, ты и доченька твоя Маша, трепетная сиротка и бесприданница. Посадили, чтобы получить деньги. А я пытаюсь скрасить дни свои здесь, как могу. И помочь вам.

– В чем – помочь? – спросила я, чувствуя, что обида за Машу, вот эти его как бы невзначай оброненные плохие слова о ней, могут сыграть со мной плохую шутку. Я глубоко вдохнула-выдохнула, сжала-разжала кулаки и отступила назад, на всякий случай. Не драться, не надо больше драться! Да что ж такое со мной сегодня! Час от часу не легче! То все по голове погладить его хотела и прижаться к щеке, а теперь вот – очень хочется ткнуть его кулаком в лицо… Изо всей силы причем… Лучше просто уйти отсюда, не оглянувшись и не закрыв за собой двери. – Так в чем помочь? – тихо повторила я.

А чтобы вы совсем в скотов не превратились, – ответил Соломатько, мелко перебирая связанными ногами, которые непонятно кто и когда ему сегодня опять связал, но точно не я, подошел к двери и сам ее захлопнул перед моим носом.

Я чуть постояла у двери и вдруг услышала, как Соломатько, отойдя, бормочет: