Читать книгу "О чем рассказали мертвые - Ариана Франклин"

— …я предан ему душой и телом. Нынче я сборщик податей. Завтра король прикажет — стану… да кем бы меня ни назначили! — везде буду служить господину верой и правдой. — Тут он поднял голову и пытливо заглянул в глаза собеседницы: — Послушайте, а кем, собственно, был Симон Неаполитанский?

Аделия немного растерялась. Трудный вопрос.

— Ну, он… я бы сказала так: он выполнял и различные секретные поручения сицилийского монарха. Разумеется, никаких подробностей я не знаю. Но Симон однажды в шутку заметил, что мы коллеги. Я лечу людей, вправляю вывихи и сращиваю кости. А он лечит ситуации, наводит порядок в мозгах и поправляет сломанные отношения.

— А, посредник. Тайный посредник. «Ничего не предпринимайте, я пошлю Симона Неаполитанского — он все уладит!»

— Ну да. Что-то вроде.

Ее собеседник понимающе кивнул. Поскольку Аделия заинтересовалась сборщиком податей, она разом вспомнила все, что о нем известно, сложила два плюс два и пришла к ясному выводу: сэр Роули Пико тоже «посредник». И та же фраза, но с другим именем звучала из уст короля Англии — на анжуйском диалекте французского: «Ne vous en faites pas, Picot va tout arranger[5]».

— Но вернемся к моему рассказу, — сказал сэр Роули. — По-настоящему он начинается, как ни странно, именно с мертвого ребенка…

Речь шла о Вильгельме Плантагенете, наследнике английского и, соответственно, нормандского трона. Он был сыном от брака короля Генриха Второго и королевы Элеоноры Аквитанской. Родился в 1153 году. Умер в 1156-м.

— Генрих весьма скептически относился к крестовым походам, — продолжал сэр Роули. — В том числе и по одной пикантной практической причине. Как он выразился: «Чуть ты с родины — и враз у какого-нибудь гада задница свербит на твой трон!» Зато его мать, королева Элеонора, поддерживала крестоносцев. Сопровождала первого мужа во время похода в Святую землю.

Аделия знала, что Элеонора, еще при жизни, стала фигурой легендарной у народов Европы. Про ее храбрость и упорство в борьбе с басурманами слагали песни. Язвительной Аделии она всегда представлялась чем-то вроде амазонки с обнаженной грудью, которая рвется в Иерусалим, волоча за собой на аркане супруга Людовика — набожного, но вялого и трусоватого французского короля.

— Крохотный Вильгельм, как заговорил, сразу стал хвалиться, что и он пойдет воевать за Святую землю — дайте только подрасти! Малышу подарили маленький меч — копию настоящего. А когда он внезапно преставился, не выполнив обет стать крестоносцем, Элеонора стала настаивать: «Отвезите на Восток хотя бы игрушечный клинок!»

Аделию это тронуло до слез. На улицах Салерно она часто видела, как идущие в крестовый поход несут с собой мечи тех умерших, которые не успели выполнить обещание сразиться за Гроб Господень. Это были клинки отца, дяди, брата, а порой бутафорское оружие малолетнего сына. Потому что даже дети давали обет стать крестоносцами.

День-другой назад Аделии, возможно, и в голову бы не пришло расчувствоваться по поводу рассказа Пико. Однако смерть Симона и новое, неожиданное чувство к сэру Роули пробудили в ней болезненную, сентиментальную жалость ко всем страдальцам мира. О, сколько в нем несчастных!

— Король долго не соглашался отрядить кого-нибудь в Святую землю, — продолжал сэр Роули. — Простого слугу с подобным высокоторжественным поручением не пошлешь, а видные люди дома нужны. Разве Бог откажется принять в рай трехлетнего ребенка только потому, что тот не выполнил обет сражаться за Гроб Господень? Однако королева настояла на своем. И вот, примерно семь лет назад, король попросил одного из своих анжуйских дядюшек, Жискара де Сомюра, отвезти игрушечный меч усопшего Вильгельма в Иерусалим. — Тут сэр Роули опять ухмыльнулся и объяснил как бы в скобках: — Наш Генрих — мудрейший из мудрых. У любого его поступка не меньше двух причин. И лорда Жискара он выбрал неспроста. Жискар и телом крепок, и энергичен, и Восток ему уже знаком. Да только, как все анжуйцы, де Сомюр крайне горяч. Он только что поссорился со своим могучим вассалом, и в Анжу назревала война. Поэтому было очень кстати услать Жискара подальше от дома — Бог даст, за время его отсутствия страсти поулягутся и конфликт утрясется без долгого и ненужного кровопролития. Король снарядил дяде отряд конных рыцарей. А для пущей безопасности решил послать с ним искусного в дипломатии человека. Как Генрих выразился: «Если запальчивый дуралей во что-нибудь вляпается, то рядом должен быть головастый малый, который вызволит его из беды».

— И этим человеком оказались, конечно, вы, — с добродушной усмешкой закончила Аделия.

— Ну да, — согласился сэр Роули, гордо улыбаясь. — Поскольку меч Вильгельма вез именно я, то король возвел меня в рыцари. Элеонора саморучно закрепила игрушечный клинок покойного сына на моих латах. Так я и нес его до самого Иерусалима — на своей спине, не снимая!

Ах, Иерусалим! Дивный, святой город! Но как первые крестоносцы его завоевали — загадка. Воистину только с Божьей помощью! Все было против них. Орды неверных. Жара и жажда, болезни и скорпионы. Заморенные лошади падали под всадниками. На руках вскакивали волдыри от ожогов, если в полдень касался своих доспехов! Но рыцари-первопроходцы преодолели все помехи и разбили превосходящего числом и силой противника.

Однако, по словам сэра Роули, крестоносцы быстро изнежились в завоеванных землях. Второе поколение погрязало в восточной роскоши, усвоило арабские обычаи и манеры, даже местную одежду переняло. В итоге не всегда можно было угадать, кто перед тобой: христианин или мусульманин.

Сборщик податей живо описал мраморные дворцы рыцарей: с огромными садами («Среди пустыни!»), где бьют фонтаны, с дивными бассейнами («Поверьте мне, любой султан позавидует!»). Обзавелись крестоносцы, разумеется, и своими гаремами.

Однако в Святой земле Пико, как и многих его товарищей по путешествию, больше всего поразили не экзотическое своеобразие, не местные святыни и даже не то, до какой степени западные завоеватели «обасурманились». Всего удивительнее было то, что сами арабы оказались очень разными. И линия раздела пролегала отнюдь не по религиозному признаку. Набожнейшие мусульмане воевали на стороне крестоносцев против своих единоверцев. А среди гонителей христиан было немало сменивших веру последователей ислама. Ну и, наконец, существовала масса местных жителей-христиан, многие из которых нисколько не радовались появлению рыцарей-«защитников», которые их грабили, насиловали и унижали. Пико не мог не заметить, что военные союзы заключались под давлением сиюминутных интересов и оказывались плачевно недолговечными. За ситуацией порой было невозможно уследить: сегодня союзники — воюют и пируют вместе, завтра рубятся друг с другом, а послезавтра опять нагрянул общий враг — и снова дружба навеки!

Эта сложность, противоречивость отношений христианского и мусульманского миров была отлично знакома Аделии. Итальянские купеческие объединения вели оживленную торговлю с Сирией и Александрией — вплоть до того, как папа Урбан поднял христиан на завоевание Святой земли в 1096 году. Итальянцы, терпя безумные убытки от слома добрых мирных отношений с Востоком, втайне проклинали крестоносцев. Орды фанатиков вваливались на Восток, ничего не понимая в тамошней мозаике вер и отношений.