Читать книгу "Контора Кука - Александр Мильштейн"

Местами крыша была прозрачной, и не только вышеописанный круглый купол, но ещё и — как раз рядом с домом — был отрезок, где молл пересекался сам с собой, и в его перпендикулярном коротком ответвлении потолок был прозрачным и цилиндрическим, как в теплице, и было даже как-то странно: с такой высоты — хорошо видны люди, которые шли там, чётко, как на рисунке, или на схеме, где показано сечение здания и схематично изображены его будущие жители…

Глядя на них, он вспомнил онлайн-роман, который коллективно писали мюнхенские писатели, — Паша присылал ему ссылку, и он вспомнил сейчас, глядя сверху: прозрачный купол над городом, примерно через сто лет, колпак из какого-то особого материала начинает протекать, гонцов посылают в прошлое, но это уже не интересно, недаром китайское правительство недавно всё это осудило специальным постановлением — путешествия во времени, альтернативные истории (ссылку на эту статью в «Зюддойче» — постановление было совершенно реальным — он послал Паше в ответ, полистав онлайн-роман)… «Интересно вот что: если я попаду на него, разобью его или… как ту бабочку — по ветровому стеклу… размажет… тварь дрожащая или… вот это интересно было бы знать, да… хотя вряд ли я попаду…» — думал постоялец, глядя на короткий прозрачный участок молла, по которому шли крохотные человечки.

В страдательном залоге

Паша лежал на берегу небольшого озера, положив сложенный номер «Süddeutsche Zeitung», чтобы его не растрепало ветром, под рюкзак, а рюкзак себе под голову. Улучал мгновение, да… луч вот только что проколол покров, сотканный из облаков разной формы, цвета и высоты — там были и перистые, и неясного пока назначения, может быть, и дождевые. В общем, он ловил момент, и поэтому не раскрывал газету, чтобы не заслонять от солнца лицо и половину тела, да и вообще при таком ветре… Паша уже думал, что почитает её дома или в каком-нибудь кафе около молла, но, выйдя из воды, растёрся полотенцем и всё-таки решил попробовать, и теперь весь первый раздел «Южно-немецкой газеты» громко хлопал, трепыхаясь в его руках, и края страниц заворачивались даже когда он расстилал их, сложив пополам, на сером покрывале, и всё-таки что-то читал, лёжа на животе, подперев голову руками, локтями придерживая газету, что-то он там считывал таким образом, но вот когда надо было перевернуть страницу, тут уж газета превращалась в пойманную, рвущуюся из рук птицу… и Паша невольно вспомнил, как неделю назад на этом же самом месте едва не повторил подвиг Паниковского… или Нильса, чуть не схватив за шею нагло пролетавшего совсем рядом с его головой жирного гуся… Да-да, медленно так, тяжело, как будто он спал на лету.

Пернатые вообще здесь обнаглели: утки могли просто вот так взять и ущипнуть за пятку, окончательно убедившись, что хлеба от тебя не дождёшься… а лебеди, казалось, могли проглотить и тебя самого — руку по локоть, по крайней мере… превращаясь уже прямо в каких-то белых бестий, ну да… как бы защищая питомцев — хотя на тех никто, конечно, не нападал, да и птенчики были уже не меньше родителей ростом, только что всё ещё серые — как те же гуси… и при этом шипели… как дети, так и их родители, — как ядовитые змеи, да-да, лебеди, лебедята, в общем, это было полностью птичье царство, и были там ещё попугаи, но те уже как бы в другом контексте или, по крайней мере, абзаце…

Так вот, газету, вырывавшуюся из его рук, хлопая крыльями теперь уже как целая стая, Паша прочёл довольно бегло… и вдруг увидел, что она вся как-то состарилась прямо у него в руках.

Да, она вся была теперь мелко-мелко сморщенная, мелко-мелко… и даже, казалось, успела пожелтеть, так что, глядя на неё, Паша подумал… не то чтобы совсем уже всерьёз, конечно, но как бы играя дальше в эту свою транстемпоральную игру, подумал, да, что не мог простой ветер вот так быстро состарить вещь… что он, возможно, попал вместе с этой газетой в поток какого-то другого, опять-таки неизвестного науке, времени, на сей раз не обратного, а прямолинейного и при этом быстрого, как перемотка… «Плёнки дней… — думал он, — и не страшно тебе после этого взглянуть… на себя в зеркало?»

Но эта мнительность , как бы в шутку (но в каждой шутке…), навеянная «ветром не из мира сего», который смял газету, то есть весь этот очередной его «дориан-греевский» синдром, — всё это рассеялось на станции метро, которая была под моллом и где Паша стоял в данный момент в ожидании электрички.

Стены станции были покрыты чередовавшимися полосами зеркал — от пола до потолка — и матового металла такой же ширины, как будто их специально так составили из давнего пространственного бреда, который мы описывали в первой главе… ну то есть из всех этих цельнометаллических комнат, кухонь, бассейнов… как бы составлявших тогда лабиринты, где Паша блуждал в новом для себя городе поначалу…

Пока вы к ним не подходили, зеркала казались кривыми, пространство в них искажалось, шло волнами, но когда вы смотрели на себя вблизи, то находили себя отнюдь не в «комнате смеха» — как можно было ожидать, вблизи зеркала каждый раз оказывались обычными зеркалами, кривизна их была достаточно мала, и Паша всё это успел уже, конечно, изучить раньше…

И теперь он сразу убедился, что его лицо не стало похоже на газету, которую он только что выбросил в урну — большой морщинистый ком букв… часть которых, впрочем, была теперь в его голове… но на взгляде его это, как, между прочим, и всё другое его чтение, то есть не только серьёзных газет, но и книг, никак не отражалось, и, глядя на себя в зеркало, Паша подумал, что скорее его можно принять за читателя газеты «Bild».

До поезда было ещё семь минут, и он пошёл по платформе. Просто так — он не помнил, в какой вагон лучше садиться, — он ехал в гости к людям, у которых был всего один раз, давно, — от нечего делать дошёл поэтому до другого конца перрона — раз всё равно, в какой вагон, первый или последний…

Проходя мимо них, он ещё поглядывал в эти чередующиеся вертикали… думая при этом вскользь что-то почти уже абстрактное… — ну, что такое чередование зеркала с металлом… что-то напоминает… то есть не только старые «металлические трипы», но, может быть, вообще, аллегорию всей… Однако до более глубоких обобщений Паша, как обычно, не успел дойти — тут перрон кончался, и внимание Паши переключилось с зазеркалья на пару, незаметно проникшую в подземелье… может быть, как раз из одного из зеркал… прорвав пленку амальгамы… и всё ещё были какие-то матовые, свинцом налитые…

Хотя он мог просто не заметить, как они спустились по эскалатору…

И всё же трудно было поверить, что они могли только что там появиться, — казалось, что они сидят на этой скамейке в ауте уже не первый тайм, да…

Или это вообще уже полный «аут оф тайм»…

Да, на последней скамейке сидели… двое, как будто вырубленные когда-то в одночасье — они были полностью неподвижны, и у него голова была запрокинута назад, рот приоткрыт, а женщина повалилась налево, преломилась пополам, ноги остались в таком положении, как будто она продолжала сидеть, а не лежать, но верхняя половина её вот именно лежала… на решётке соседнего сиденья, а рука повисла, доставая кончиками пальцев до каменного пола.