Читать книгу "Военная разведка Японии против России. Противостояние спецслужб на Дальнем Востоке. 1874-1922 - Александр Геннадьевич Зорихин"

Во-первых, по данным японцев, в Сибири, Забайкалье и на Дальнем Востоке отсутствовала разветвленная оппозиция. Как сообщала 11 апреля 1921 г. харбинская миссия со ссылкой на беженца из Западной Сибири, в районах Омска, Ишмы, Екатеринбурга, Челябинска, Томска и Красноярска действовали отдельные отряды повстанцев, однако очаги организованного сопротивления советской власти находились в Киргизии и Казахстане. Во-вторых, антисоветские силы не представляли собой единой организации, а распались на враждовавшие группировки семеновцев, каппелевцев и правых несоциалистических партий556.

Все это вынуждало Владивостокскую экспедиционную армию придерживаться весной 1921 г. курса на нейтралитет и недопущение попыток вооруженного переворота в зоне ее ответственности в Приморье. Поэтому разведорганы армии в лице начальника владивостокской миссии полковника Гоми Тамэкити выступали посредниками между контрреволюционными силами и японским командованием. Непосредственный контакт с группировкой Меркулова и остатками каппелевцев поддерживал капитан Савада Сигэру, через которого зимой— весной 1921 г. шли неофициальные переговоры о материальной поддержке правого крыла557. Однако, получив информацию о намеченном на конец мая перевороте во Владивостоке и Никольск-Уссурийском, командующий армией Татибана довел через Гоми до сведения всех участвовавших в нем организаций, что подчиненные ему части не только не будут вмешиваться в ход событий, но при любом исходе переворота разоружат противоборствующие группировки и возьмут под охрану проигравших. Как показали события 23–26 мая 1921 г., японская армия сдержала свои обещания: в представленных 25 июня 1921 г. военному министерству секретных докладах командования ВЭА и владивостокской миссии армейская разведка среди главных причин успеха повстанцев называла подкуп ими приморской милиции, временную консолидацию всех белых сил, пассивность рабочих отрядов и проведение переворота днем, отмечая при этом строгий нейтралитет японской армии и последующее разъединение ей враждующих сторон558.

Вместе с тем майский переворот существенно осложнил деятельность японской разведки в Забайкалье и на Дальнем Востоке. Решением правительства ДВР с 29 мая 1921 г. шифрованные сообщения военных миссий в Чите, Благовещенске и Хабаровске больше не принимались на телеграфе, их отправка производилась только по каналам официальной радиосвязи, а с начала июня пересылка какой-либо японской корреспонденции во Владивосток вообще прекратилась. Если майор Микэ Кадзуо еще мог передавать зашифрованные русскими буквами телеграммы из Читы в Маньчжоули, то капитан Хигути Киитиро был вынужден в начале июня выехать с накопившейся информацией в штаб армии, и сообщения хабаровской миссии с большим опозданием поступали во Владивосток через специально командируемых ею агентов. Глава благовещенской миссии майор Югами с 5 июня 1921 г. также был ограничен в праве посещения Хэйхэ для получения и отправки корреспонденции. Частичным решением проблемы восстановления связи хабаровской и благовещенской миссий с Центром стало использование Хигути с согласия китайского вице-консула в Хабаровске Цюань Шиэня каналов его дипломатического представительства для отправки разведывательной документации и шифротелеграмм во Владивосток через Харбин и Лахасу су (Цзямусы)559.

Правительство ДВР значительно ужесточило контрразведывательный режим в отношении сотрудников миссий. Исполнявший обязанности начальника хабаровской ЯВМ капитан Тэрада Тосимицу докладывал 23 сентября 1921 г. во Владивосток: «Официальные органы, хотя в целом и стремятся поддерживать с миссией такие же тесные контакты, как и раньше, из-за страха перед Госполитохраной в неформальные отношения не вступают. Внешне они не оказывают на меня никакого давления, однако оборотная сторона дела такова, что уже я ощущаю заметное ограничение свободы действий. Например, организовано наружное наблюдение за контактирующими со мной корейцами, устанавливаются места наших встреч, производятся обыски жилищ приходящих ко мне людей. То же самое касается и связи. С моих телеграмм в адрес капитана Хигути снимаются копии, которые передаются для перлюстрации высокопоставленным членам партии, информация отправляется с опозданием, а прохождение телеграмм из Хабаровска на станцию Уссури занимает пять дней»560. Опасения Тэрада были не напрасны: еще в декабре 1920 г. ему стало известно о раскрытии Амурской армией нестойких шифров хабаровской миссии, использовавшихся для отправки отчетов во Владивосток, в связи с чем командующий ВЭА был вынужден обратиться к военному министру с просьбой об изготовлении специальных цифровых шифров для ЯВМ в Хабаровске, Благовещенске и Маньчжоули561. Кроме того, копии телеграмм хабаровской миссии в штаб армии с марта 1921 г. изымались во Владивостоке агентурой Приморского облот-дела ГПО ДВР562.

Не ошибался Тэрада и в отношении плотного наблюдения за хабаровской миссией. Этой деятельностью занимались органы ГПО в Чите, Хабаровске, Благовещенске, то есть во всех городах, где дислоцировались ЯВМ. Негласное наблюдение велось с 1920 г. первоначально в минимальных масштабах. Так, Агентурная часть Военного контроля Амурского фронта осенью 1920 г. ежедневно выделяла для этого не более чем одного сотрудника, который не располагал достаточными денежными средствами, плохо знал в лицо штат благовещенской миссии и не мог проводить своевременную установку контактировавших с ней лиц китайской и японской национальностей563. Ситуация изменилась в лучшую сторону только в 1921 г., когда ГПО осознала, что японские миссии являются центральными разведорганами интервентов по сбору информации о ДВР.

Характеризуя состояние дел по борьбе с японской разведкой, начальник агентурного отделения читинского района ГПО докладывал 28 июля 1921 г. вышестоящему руководству: «Можно с уверенностью считать установленным, что работа японского шпионажа делится на две части: военно-разведывательную, то есть имеющую целью собрать сведения о войсках и вооруженных силах противника, мероприятиях и операциях чисто военных и т. п. Вторая часть – жандармская, заключается в собирании материала о внутреннем состоянии страны, управлении ею, настроениях населения и т. д. Сообразуясь с этим, мы могли предполагать, что вообще в Чите японская миссия наиболее широко развила свою работу. Начальником секретного подотдела читинского района велись контрразведывательные работы в отношении японской миссии, агентура же получила задание установить по всем правилам искусства наружное наблюдение за миссией и лицами, ее посещающими. Нами было поставлено напротив японской миссии два поста (а впоследствии и третий – конный) для упомянутого наблюдения. Наблюдение велось, о нем составлялись сводки, был уже выяснен круг постоянных знакомств и посещений, как японцев, так и лиц, их посещавших […]»564. Прямым следствием активной контрразведывательной деятельности органов ГПО ДВР стало разоблачение большой группы агентов читинской миссии – начальника административного управления штаба НРА Беляева, начальника разведывательного отделения Колесника, сотрудников штаба Рыбинского, Добромыслова, Хренова, командира бригады охраны железных дорог Гака и делопроизводителя управления снабжения Корзуна565.

Тем временем вернувшийся из Приморья начальник хабаровской миссии капитан Хигути из-за отсутствия прогресса в переговорах о связи 13 июля снова уехал на подконтрольную японцам станцию Уссури, продолжая эпизодически получать информацию из Хабаровска через курьеров. Его многочисленные обращения к приамурскому областному эмиссару ДВР А.Ф. Милееву и ссылки на русско-японские соглашения от 24 сентября и 13 октября 1920 г. о беспрепятственном доступе членов миссии к линиям телеграфной связи в Хабаровске вызывали саркастическую реакцию советских властей