Читать книгу "Военная разведка Японии против России. Противостояние спецслужб на Дальнем Востоке. 1874-1922 - Александр Геннадьевич Зорихин"

и уточнял детали дебатов в парламенте, однако фактически вел разведку по широкому кругу вопросов, еженедельно докладывая информацию во Владивосток, откуда она в необработанном виде пересылалась в Токио. И все же истинный статус Микэ не являлся секретом для спецорганов Дальневосточной республики: наряду с ГПО 10 мая 1921 г. Разведуправление НРА проинформировало правительство ДВР о том, что глава читинской миссии Микэ занимается агентурной работой с позиций Маньчжоули544.

Содержание докладов Микэ свидетельствовало о появлении у японской разведки в Чите хорошо осведомленных агентурных источников, оперативно и достоверно освещавших изменения в военно-политической обстановке буферного государства. Об уровне информированности читинского резидента свидетельствовала подготовленная им 20 мая 1921 г. разведывательная сводка «Положение дел в Дальневосточной республике», в которой Микэ детально анализировал партийный состав и ход дискуссий в Учредительном собрании, деятельность оппозиционных партий эсеров, эсдеков и кадетов, продовольственную и финансовую ситуацию в буферном государстве, характер его отношений с Москвой, приоритетные направления внутренней и внешней политики, давал объективную оценку организации и боеготовности войск НРА545.

Опора на постоянно черпаемую из разных источников информацию позволила Микэ уже 6 марта прийти к выводу о стремлении ДВР избежать вооруженного конфликта с Японией. Поэтому резидент предлагал штабу армии в случае принятия решения о невозможности пребывания экспедиционных войск на Дальнем Востоке на долгосрочный период начать переговоры с буферным государством об установлении дипломатических отношений под предлогом обсуждения внешнеторговых и прочих вопросов546.

По времени поступления донесение Микэ совпало с прибытием во Владивосток товарища министра иностранных дел ДВР И.С. Кожевникова, который от имени читинского правительства предложил командующему ВЭА Татибана Коитиро вступить в дипломатические и экономические переговоры. Несмотря на отсутствие у Татибана соответствующих полномочий, он тем не менее заявил о своем горячем желании установить дружеские отношения с ДВР и пообещал Кожевникову незамедлительно проконсультироваться с Токио547.

И действительно, с некоторой отсрочкой, вызванной политическими волнениями на Дальнем Востоке, с 16 по 25 мая 1921 г. в Токио прошло совещание членов кабинета министров, глав японских колоний и командующих Владивостокской экспедиционной, Корейской, Квантунской и Тайваньской армиями, на котором была принята резолюция о выводе войск из Приморья. В окончательном виде политический курс империи в отношении Дальневосточной республики был сформулирован на секретном заседании правительства 12 июля 1921 г., на котором японское руководство пришло к выводу о неизбежности ухода армии с советского Дальнего Востока, поэтому, желая опередить Соединенные Штаты в экономическом закреплении в регионе, решило начать неофициальные зондажные переговоры с Читой, а через нее и с Москвой об эвакуации войск из Приморья и Северной Маньчжурии548.

Выбранный правительством курс нашел отражение в директивах разведорганам армии. Их главной задачей, наряду с детальным анализом обстановки в ДВР и партизанских районах Приморья, стало внимательное наблюдение за реакцией меркуловского правительства и командования семеновской армии на переговоры с Читой и пресечение любых попыток белых режимов воспрепятствовать им, а также сорвать вывод войск в метрополию549.

Стремление японского правительства и Владивостокской армии к нормализации отношений с ДВР объяснялось в первую очередь сложной военно-политической обстановкой в Приморье, возникшей в результате разгрома белых войск в Забайкалье. Поражение Семенова означало фактическое крушение надежд Японии на создание независимого сибирского государства. К разочарованию японцев, атаман больше не являлся беспрекословным авторитетом даже для своих подчиненных: в ноябре 1920 г. командующий Дальневосточной армией генерал-лейтенант Г.А. Вержбицкий и командиры двух из трех семеновских корпусов генерал-лейтенант И.Е. Смолин и генерал-майор В.М. Молчанов заявили начальнику харбинской военной миссии о намерении сместить Семенова с должности Главнокомандующего вооруженными силами Российской Восточной окраины. Поэтому 5 декабря начальник штаба ВЭА настоятельно рекомендовал Семенову уехать в Рёдзюн, давая, однако, понять, что Япония продолжает рассматривать его в качестве активного участника антисоветской борьбы550.

Находившиеся в Приморье каппелевские и семеновские войска, по оценке японской разведки, сохраняли высокую боеспособность. В разведывательной сводке Квантунской армии от 14 февраля 1921 г., в частности, отмечалось, что общая численность гродековской группы войск генерал-майора Н.А. Савельева вместе с влившимся в ее состав 3-м корпусом Каппеля составляла порядка 10 000 человек. В армии поддерживалась строгая дисциплина, велась плановая боевая подготовка, постепенно решались вопросы обеспечения войск продовольствием, обмундированием и топливом, принимались меры к доведению денежного довольствия военнослужащих до надлежащего уровня551.

Поэтому руководство Японии сохраняло контроль над Семеновым, понимая, что когда-нибудь он попытается захватить власть в Приморье. Рядом с ним постоянно находился японский советник Сэо Эйтаро, сотрудничавший с разведкой Квантунской армии с 1914 г. Через Сэо Генштаб узнавал практически обо всех замыслах семеновской группировки: как сообщала никольск-уссурийская миссия в штаб ВЭА, 26 марта 1921 г. Сэо, Савельев и еще пять человек прибыли из Рёдзюна в Приморье с 500 000 иен и планом вооруженного восстания, предполагавшим учреждение антисоветского правительства в Гродеково, подкуп народной милиции и тайный ввод с согласия японского командования семеновских войск во Владивосток для свержения Приморской управы552.

Не меньший интерес для японской разведки весной – летом 1921 г. представляла фигура соратника атамана барона Р.Ф. Унгерна, не скрывавшего своих притязаний на гегемонию в Монголии и Забайкалье. Первая информация о нем поступила в Генштаб еще в 1918 г. от капитана Куроки Син-кэй, через которого барон приобрел у Японии партию винтовок. Куроки же принадлежала идея вербовки для Унгерна японских добровольцев из числа так называемых «маньчжурских ронинов», работавших на лесозаготовках в Сибири, в результате чего в июле – августе 1920 г. в его Конно-Азиатскую дивизию влился отряд из 49 японцев под командованием инженер-капитана в запасе Хатакэяма Котаро, который активно участвовал в нескольких штурмах монгольской столицы553.

Несмотря на спровоцированный конфликтом с Семеновым роспуск дивизии Унгерна в августе 1920 г., соединение не прекратило существование, а, перебравшись в Монголию, превратилось в мощную военную группировку, которая, по оценкам 2-го отдела штаба ВЭА на 1 мая 1921 г., насчитывала порядка 10 000 человек554. Поэтому японское командование стремилось установить тесные отношения с бароном, для чего весной 1921 г. начальник маньчжурской военной миссии майор Ёда Сиро отправил ему письмо с предложением помощи. В ответном послании Унгерн не только поблагодарил Ёда за предложенную поддержку, но также выразил пожелание помочь в организации агентурной разведки в Маньчжурии, Монголии и Забайкалье через торговца в Кулуне бывшего добровольца дивизии штабс-капитана Вакабаяси, сообщил о готовности отправлять в Маньчжоули шифрованные радиограммы с данными о численности и дислокации Красной армии от Омска до Забайкалья, а также передал копию своего оперативного приказа № 15 от 21 мая 1921 г. о наступлении на енисейском, иркутском, иртышском и мензенском направлениях555.

И все же, несмотря на поддержку Семенова и Унгерна, Генштаб скептически оценивал перспективы создания с их помощью новой «сибирской автономии».