Читать книгу "Это мужской мир, подруга! - Татьяна Веденская"

– Ну что ты такое несешь? Сам ты со всем справишься. Это же твоя империя! Твое дело жизни.

– Дело жизни, – вздохнул он. – Сколько мне той жизни осталось, кто знает? Эти вот только, шарлатаны. Оборотни в халатах. Улыбаются, говорят какие-то округлые слова. «Поводов для опасений на сегодняшний день не вижу». Что это должно значить? Что ты, старый осел, вероятно, доживешь до завтра?

– Они все так говорят, – вступилась я за врачей. – Знаешь, это как юристы – они тоже всегда дают только до восьмидесяти процентов гарантий. Никогда больше, даже в очевидных случаях.

– Да уж, те еще свиньюги! – хмыкнул отец, делая ход. Камин теперь у нас горел всегда, когда в гостиной находился папа.

– Я раньше смеялась, когда Журавлев говорил клиентам: «В вашем случае шансы – пятьдесят на пятьдесят, но мы еще посмотрим, кто кого». А люди в тюрьме, у людей крыша едет, у них истерика. Они там сидят по двадцать человек в одной камере. Через унитаз переговариваются, через веревочные дороги хлеб передают, чай и записки. Им разве может хватить этого «пятьдесят на пятьдесят»? Даже если они и виновны. У меня клиентку чуть не посадили из-за кражи одного платья за пятьдесят баксов. Виновна она? А ее преподаватель в институте из-за зачета заставил ее с ним спать. Ты не представляешь, пап, какой у нас сумасшедший мир. А в одной тюрьме, где я была, растут дети. Прямо за забором у них игровая площадка. Представляешь, пап, каруселька, песочница, а глаза поднимаешь – колючая проволока и надпись: «Под напряжением».

– Знаешь, Никеш, – он взял меня за руку, – ведь я-то, дурень старый, так надеялся, что ты никогда, слышишь, НИКОГДА в жизни не пересечешь порога тюрьмы. Даже на секунду! Не будешь даже адреса знать. Я хотел, чтоб твоя жизнь была легкая, как пушинка. И чтобы ты беззаботная была, как бабочка. Улыбалась и пела. А ты вот... такая.

– Ты разочарован? – замерла я.

Он поднял на меня взгляд, помолчал немного, потом улыбнулся и помотал головой.

– Я очарован. Детка, я очарован тобой. А сейчас беги, мне надо отдохнуть. Да и тебе тоже.

* * *

На Рождество я решила остаться в Москве. Отец был не в том состоянии, чтобы ехать куда-то далеко, и хоть он требовал, чтобы мы с мамой бросили его вместе со всеми его чертовыми эскулапами, мы, конечно же, категорически отказались следовать его советам. Я сказала, что скорее съем на границе свой паспорт и что мне весь этот курортный отдых претит с детства. Отец смирился и отстал. Мы договорились, что сам Новый год мы проведем вместе, в нашей квартире в городе, а потом я уеду и поживу какое-то время у Варечки. Моя собственная квартира, по словам отца, должна была уже быть готова через пару месяцев, крайний случай – к весне. Он был так горд, говоря это, а я даже не могла представить, что мне с ней делать. Наверное, надо будет кому-то сдавать, потому что жить я там, в общем-то, не собиралась. Я просто не мешала отцу, старавшемуся сделать все на случай, если его не станет. А так я либо торчала с родителями, либо по-прежнему, хоть и не так часто, жила в своей маленькой комнате на Патриарших, сидела на подоконнике, смотрела на сияющий беспокойный мир сквозь оконное стекло, такая похожая на собственный портрет. Я подумывала в будущем поехать с Варечкой в Италию, чтобы она все-таки показала мне все эти ее любимые картины в правильном свете и научила в них разбираться. А Новый год, после официальной части с родителями, я приехала отмечать именно на Варечкину кухню. Подруга считала это безумием и требовала, чтобы я опомнилась.

– Мне бы твои возможности, – ворчала Варечка, – уж я бы нашла, куда их применить.

– Ну найди! – смеялась я, подпаивая ее дорогущим вином из погребка неподалеку.

– Я бы устроила собственную галерею, искала бы талантливых художников и продвигала их творчество.

– О, да ты – прямо ценитель. Ты лучше продвинь себя. Как там, выставка твоя когда будет? – подсмеивалась я.

– Не знаю, когда, – огрызалась она. С выставкой действительно были проблемы. Обещания, которые ей дали какие-то ее правильные люди, пока что никто не спешил приводить в исполнение, и Варечкина жизнь вернулась на круги своя. Она сдавала комнаты, бродила по художественным салонам, вела умные творческие разговоры, которые меня больше смешили, – в общем, жила, как и положено жить нормальной московской богеме. Без денег и без проблем.

– А хочешь, я у тебя комнату эту сниму на пятьдесят лет вперед? – предложила я. – И ты все сможешь сделать, что нужно. Все-таки устроишь эту выставку.

– Мне подачек не надо! – фыркнула Варечка, скорчив рожицу.

– Ничего себе «подачек»! Я, вообще-то, пытаюсь выгодно вложить наличные. Только тут, в этой твоей дурацкой нелепой квартире, я чувствую себя человеком, а сейчас ты можешь выставить меня за дверь в любую удобную минуту.

– Это да, могу, – кивнула она, – могу турнуть.

– Вот именно. А значит, я должна как-то защитить собственные права. Я хочу иметь возможность появляться и оседать тут в любой момент времени, без ворчания и претензий со стороны собственника.

– Как излагаешь! – восхитилась Варечка.

– А посему... – тут я назвала сумму. – И это все, что я могу предложить.

– Ты... ты сошла с ума? – охнула она.

– Ничуть, – покачала головой я. – Предложение действует только в новогоднюю ночь.

– Да с такими деньжищами я могу вторую комнату никогда вообще не сдавать, – обрадовалась Варечка, хотя, признаться честно, мы с ней вполне неплохо уживались в одной комнате в сезоны, когда Москву наводняли жадные до русской культуры туристы. И вообще мы с ней жили хорошо. В этом и была, наверное, самая главная тайна – мы с ней любили друг друга, но ничего друг от друга не ждали. Разве что только, что кто-то купит пельмени.

– Ну так что, по рукам? – ухмыльнулась я.

– По рукам. Буду тебя грабить, но только ради искусства, – улыбнулась она в ответ. И в эту минуту в дверь позвонили. – Кого там еще принесло?!

– Деда Мороза, – расхохоталась я, подлив себе еще немного дорогого и, кстати, слишком кислого вина.

– Много не пей, а то тебя опять понесет к неприятностям, – посоветовала мне Варечка и ушла открывать дверь.

Я схватила бокал и последовала за ней. Неприятности поджидали меня прямо за открытой дверью. Там стоял мой Синяя Борода, худой, еще более растрепанный, чем обычно, с бутылкой чего-то в руке. Он был как потерянный кем-то ребенок и прожигал меня взглядом. Я знала точно, что он пришел, чтобы забрать мой с таким трудом выстроенный, добытый в боях покой.

– Максим? – ахнула я, невольно вцепившись пальцами в дверной костяк.

– Я звонил твоим родителям, – растерянно пробормотал он. – Ты, как всегда, отключаешь телефон.

– Я его поменяла. Я не хотела, чтобы ты знал мой номер, – сказала я спокойным (даже чересчур) тоном. О, чего мне стоило это спокойное лицо, эта хорошая мина при плохой игре!

Он потупился.