Читать книгу "Это мужской мир, подруга! - Татьяна Веденская"

– Значит, вы хотите признаться в должностном преступлении?

– Ну... я... ну... – задрожал он, а полицейский за столом оторвался от писанины и поднял глаза на Мудвина. Он почти не изменился, если не считать синяков. Только вот вид у него не был таким же уверенным. Я смотрела во все глаза, чтобы не упустить ни одной детали. Почему у меня такие большие глаза? Чтобы лучше тебя, Мудвин, видеть! А зубы?

– Вы же сами сюда пришли, гражданин.

– Да, – поник он. – Пришел.

– Вот и говорите.

– Ладно. – Он снова облизнул губу и начал говорить плаксивым тоном: – Да, я совершил должностное преступление в отношении моей бывшей подчиненной Хрусталевой Вероники Юрьевны. Я... я...

– Ну? – подтолкнул его тот, что за столом.

– Являясь ее руководителем, я осуществлял попытки склонить ее к сексуальной связи со мной. А получив отказ...

– Он что, говорит заученный текст? – поинтересовалась я у Максима.

Тот вздохнул и развел руками.

– Такие вот сейчас пошли сознательные граждане. Не только признаются в содеянном, но и делают это в правильной юридической форме. Но ведь в целом он говорит все верно?

– Абсолютно верно, – подтвердила я, снова нажав на кнопку «Play». Мудвин продолжил:

– А получив отказ, я сфальсифицировал доказательства и обвинил вышеупомянутую Хрусталеву в систематическом пьянстве на рабочем месте, из-за чего она и была уволена по соответствующей статье.

– То есть гражданка Хрусталева не злоупотребляла алкогольными напитками? Вы ее оговорили, да, гражданин Мерзляев? – грубо суммировал полицейский. – Испытывали личную неприязнь, связанную с нежеланием вашей подчиненной вступать с вами в сексуальную связь?

– Да.

– Подпишите тут: с моих слов записано верно. И еще полностью фамилию, имя и отчество. – Тут он начал что-то бубнить о статьях, и мой Журавлев выключил запись. Несколько минут мы молчали. Первым заговорил он.

– Теперь твоя запись из трудовой должна быть убрана.

– А, так ты все это из-за записи затеял? – ухмыльнулась я.

– Я? – преувеличенно оскорбился Максим. – Если добропорядочный гражданин раскаивается в содеянном, при чем тут я?

– Конечно-конечно, – кивнула я, причмокивая. – Так я тебе и поверила. Да, плохо я тебя знаю, плохо. Я думала, что ты добрый. А ты...

– А я не просто добрый. Я добрейшей души человек, – заверил меня Максим, прыгая ко мне под одеяло. – Не веришь? Я могу доказать.

– Как? – заинтересовалась я, просовывая руки к нему под рубашку, теперь уж чистую и прекрасно выглаженную.

– Я мог бы уничтожить этого человека на месте одним словом, если бы захотел, но я его не сказал. А ведь я хотел, очень хотел, поверь. Когда я прочитал твое заявление в полиции – я вообще чуть его не убил. Как он посмел...

– Как и тысячи других тупых, самоуверенных баранов. Он не стоит того, чтобы руки марать.

– Я знаю. Просто это такая дикость. И я сразу понял, почему ты так в Жаннино дело вцепилась. Почему ты ничего мне не рассказала?

– Именно поэтому и не сказала, что знала, что может случиться. Но... раз уж все так здорово вышло и он... осознал и внезапно так удачно раскаялся. Скажи, и какое же это слово, которое ты хотел сказать и не сказал?

– То самое одно слово, которое я мог бы сказать твоему отцу. И, знаешь, мне даже страшно представить, что бы случилось с гражданином Мерзляевым, если бы о его «ситуации» случайно узнал твой отец.

– А знаешь, ты прав.

– Да, ты думаешь? Конечно я прав, – хмыкнул Максим. – А в чем именно?

– Ты действительно очень добрый человек. Иди-ка сюда, я выпишу тебе премию.

* * *

Конечно, я забрала заявление из полиции, так как после сделанного признания дело по нему должны были возобновить, и тогда уж это все действительно могло бы дойти до отца. А у него совсем не то здоровье, чтобы так волноваться. Да и, кроме того... все это как-то перестало трогать меня за душу. Все это стало прошлым. Историей, которая случилась со мной, когда деревья были большими. Когда я носила кеды... постойте-ка, кеды я и сейчас ношу. И подсадила на них всех своих подруг, в том числе Жанну. Любите ли вы кеды так, как люблю их я?