Читать книгу "Опосредованно - Алексей Сальников"

Последовавший за тем допрос Жени показал, что закладка была: так они с Верочкой развлекались, но Лену решили не задевать, потому что она могла рассердиться, потому что Анюта рассердилась словам про нее, и неизвестно, что это были за слова (в процессе выяснилось, что Аню очень зацепило единственное слово «улиточка», да так, что от Жени только клочья полетели), впрочем, неважно. Между Аней и Леной был поставлен знак равенства, Анютина реакция на цитаты была приравнена к таковой возможной реакции Лены. Несправедливо было рассудить так, поскольку Лена успокоилась как будто, Анюта же переняла у нее эстафету беспокойства и холодной раздражительности.

Где-то за год до того вечера, когда все разрешилось и Лена собралась ехать в Тагил к институтским подружкам и сюрпризу, тоже, получается, зимой, перед Новым годом, Владимир стал безобидно опрашивать всех в доме, кто что хочет получить под елку; совершенно неважно, кто там чего хотел, потому что сразу после вопроса Лене Владимир, как оказалось, очень неосторожно подался в сторону Ани, а та ответила, что ничего не нужно, все у нее есть. Владимир настаивал, Аня ровным и спокойным голосом отвечала, даже отшучивалась, мол, папа, нарядись Дедом Морозом, было бы классно (Вера ее поддержала). Володя принял предложение, но это был нематериальный подарок, а он хотел подарить что-нибудь интересное, желал хотя бы понять, в каком направлении выбрать то, что удивило бы дочь. Он пошутил: «Давай привезу тебе цветочек аленькой».

«Это, я так понимаю, – опять же спокойно заявила Аня, – намек на то, что у меня никого нет».

Тогда Владимир издал тот невероятный звук, которого Лена от него не слышала никогда – ни за месяцы знакомства, ни за то время, когда они жили вместе. Он как бы пустил готовый ответ через голосовые связки, но слов для этого ответа не нашлось, хотя всегда слова находились до этого, так что уже выработался рефлекс соединять вместе юмористический тон и голос. Получилось у Владимира такое веселое кряхтение с задавленным удивленным смешком. «Ты понимаешь, – пояснил он потом, – я же привык что-то похожее от тебя слышать или от Маши, всякие язвительности эти, всегда так подобран. Сгруппирован».

«Знаешь, папа, ты прав, – сказала Аня. – Да. Подари мне вибратор, вот что. Раз уж вам не дает покоя, что никого нет, кто потенциально может во мне оказаться. Я его буду в бантики наряжать, в гости водить. Куча плюсов: с родителями знакомить не надо! не залечу! что там еще? поедет со мной, куда бы я ни собралась, не будет спорить, не будет пить, не будет изменять, к другой не убежит! Будет у нас гармония!»

Слова: «Ань, ты что?» Владимира и «Аня, ты с ума сошла!» Лены прозвучали одновременно, и Анюта выкрикнула родителям по очереди: «Ничего!!! Да, сошла!!!» – и, судя по донесшемуся до Лены звуку, кинула в стену карандаши, а затем упала на кровать. «Отстань!» – рявкнула она на отца, который, видно, решил ее утешить прикосновением. Владимир покинул комнату девочек с застывшим в недоумении и растерянности лицом. Лена с готовностью сменила его, и, хотя подозревала, что все дело в Жене, которого не имелось в количестве двух копий, строго потребовала объяснить эту сцену; она так и сказала: «Аня, объясни, пожалуйста, что это только что было?» Аня молчала, свирепо дыша. «Как бы ни было плохо тебе, во-первых, скажи, в чем дело, а во-вторых, никак ты не могла так отвечать отцу. Он тебе ничего плохого не говорил, чтобы такие вещи ему отвечать. Он не твой одноклассник, да если бы и был. Даже я с ним, когда ссорюсь, таких слов не допускаю, если ты не заметила. Как бы мы в пылу ни поносили друг друга, до такого не доходит».

«Ненавижу вас всех», – сказала Анюта с пугающей искренностью.

«За что?» – поинтересовалась Лена.

«За все», – ответила Аня.

Это был тот момент, когда лучше не трогать. Когда каждое слово, будь то требование или ласковая просьба, только ухудшили бы всё. Вообще, Лена обнаружила вдруг, когда девочки перешагнули некий порог взросления, что она хуже, чем они, то есть была хуже и скучнее в их возрасте, чем каждая из них в отдельности и, тем более, они обе вместе. Отчасти она ощущала даже такое третирование, какое имелось в ее классе, когда она не учила, а училась. Какой была она в шестнадцать? Девочкой, которая думает, что соображает в математике получше остальных, – они же пели, играли на музыкальных инструментах, прекрасно рисовали, Аня смотрела англоязычные сериалы без перевода и субтитров, и пускай в репетиторов были вложены их с Владимиром деньги, это никак не отменяло того, что Аня знала английский, а Лена и Владимир – нет. Они были лучше тем, что могли стать лет через десять неизвестно кем – не инженером и учителем, а кем-то другим, кем в их семье еще никто не становился, и вот эта возможная перспектива чего-то необычного невольно принижала Лену в собственных глазах, не давала ей отстраниться, как в школе, просто перечеркивала все ее педагогическое образование и опыт. Она не придумала ничего лучше, чем подождать чего-то, что, возможно, должно было найти выход само собой.

Вторая ссора, и опять же воспалившаяся от отца, произошла весной. Владимир, растерявший осторожность после Аниных извинений и совместных посиделок, да в целом в силу протекших нескольких месяцев, когда все шло мирно между ним и дочерью, даже в таком умилительном ключе, что нередка была вечерняя пирамидка из Владимира и все выше сидящих на его коленях Ани, свесившей босые ножки (не переставшие для Лены быть ножками, хотя размер обуви у Лены и Ани уже совпадал), и сидящего на коленях Ани Никиты, тоже свесившего босые ножки, такое, несколько задушенное дыхание Владимира при этом казалось вздохами нежности. Удивительным образом эта пирамида образовывалась во время просмотра всех частей «Гарри Поттера», и тем тяжелее было Владимиру при просмотре «Даров смерти», потому что он и сам сопереживал алчущему возмездия маглу – полному тезке настоящего Гарри, который неукротимо, при помощи своей волшебной палочки на батарейках и гранат, начиненных авада-кедаврой, сводил на нет пожирателей смерти, крестражи, а затем еще полчаса зрелищно ухайдакивал Волан-де-Морта.

В принципе в эту ловушку мог попасться кто угодно, просто бог, что называется, уберег остальных в семье. Лежал забытый на журнальном столике скетчбук, сама же Аня его там и оставила, ей об этом было сказано в ссоре, на что она выкрикнула: «А если я телефон забываю, вы тоже в него лезете?», и поскольку выпад этот был в сторону Владимира, а он лез, да, то просто в статую обратился, избегая требовательного Анютиного взгляда, похожий в тот момент на мальчика из «Меркурий в опасности».

А всего-то Владимир глянул на пару страниц и сказал, привлекая внимание: «Аня, слушай, красиво!», как она тут же вывалилась, будто из преисподнии, выхватила у отца из рук свои бумажки и стала мять их и рвать прямо на полу, рыдая, как от унижения. Владимир, не поняв еще, что в очередной раз началось, сел тут же и попытался унять дочку, так она, едва ли не с пеной у рта, приблизила свое лицо к его, протянула низким от непонятной ненависти и дрожащим от плача голосом: «Уйди-и-и-и-и-и-и!». Отчасти Лена понимала, почему Аня так. Если бы Владимир влез в ее ноутбук и стал хвалить стишки, тоже бы наверняка не дождался от Лены участия и ответной ласки. Но тут случай был все же попроще, как ни крути: Аня сама разбросала рисунки, это было почти как если бы она развесила их по стенам и отвечала истерикой на то, что кто-то на них смотрит. Именно упирая на это, да еще срезая некоторые возражения буквально на взлете своим учительским голосом, Лена подавила очередной бунт, сознательно довела Аню до таких бессильных слез, что отцовские обнимашки и усиливали их, и утешались ими. Но поведение Ани настолько впечатлило Лену, что, видя после какую-нибудь брошенную Аней вещь, Лена не удержалась несколько раз от одной и той же язвительной шутки: «Это не предмет искусства? Может, уберешь?»