Читать книгу "Дело Бронникова - Татьяна Позднякова"

Интерес к социальным проблемам привел Г.Д. Вержбицкого на факультет общественных наук этнолого-лингвистического отделения Ленинградского университета, который он окончил в октябре 1924 года. В 1925 году его приняли в штат Пушкинского дома на должность технического сотрудника. По всей вероятности, этому способствовала рекомендация Б.Л. Модзалевского, чей сын Лев был близким другом Глеба Дмитриевича по университету. Работу в этом в ту пору лучшем научном гуманитарном учреждении страны он совмещал с преподаванием в Кронштадтской школе повышенного типа РККФ и в Нормальной школе военных сообщений им. Фрунзе. Однако вскоре совмещение трех должностей стало физически невозможным, и с ноября 1928 года Г.Д. Вержбицкий вынужден был уволиться из Пушкинского дома.

Можно предположить, что в это время или несколько позже Лев Борисович Модзалевский привел Г.Д. Вержбицкого в литературный салон Л.Ю. Моор. 20 марта 1932 года Глеба Вержбицкого арестовали вместе с некоторыми другими посетителями кружка.

Из протокола допроса от 31 марта 1932 г.

На квартире доктора Моора регулярно собиралась группа литераторов и художников, составляющих антисоветский литературный салон. На собраниях салона присутствовали в качестве постоянных посетителей: Бронников, Комарова, Соколов, Билибина, Пестинский, Бруни и я. Кроме того, очень часто бывали ученицы какой-то студии, фамилий которых я не помню. Литературным направлением салона руководила жена доктора Моора — Любовь Юльевна Моор. На регулярных собраниях салона читались антисоветские произведения членов салона, велись беседы на литературные и политические темы, также в антисоветском направлении. Политическая направленность литературным вечерам салона давалась Л.Ю. Моор и Бронниковым, которые всегда выступали не только со своим творчеством, но и с отдельными докладами о состоянии современной литературы и ее путях. В частности, в одном из своих докладов Бронников указывал на то, что пролетарская литература и творчество вообще и не могут быть признанными, т. к. по своему содержанию и по форме не могут быть восприняты действительными знатоками и ценителями литературы. Подчиненное классовым требованиям искусство ведет к его гибели. Мы должны культивировать и углублять лозунг «искусство для искусства». Л.Ю. Моор и другие присутствующие горячо поддержали Бронникова, т. к. эта установка вполне отвечала взглядам присутствующих на литературу и искусство. Л.Ю. Моор неоднократно указывала, что мы можем воспринять и должны учиться на образцах творчества А. Ахматовой, Гумилева и Клюева. Бронников в своих выступлениях неоднократно указывал на гибель и утрату классического репертуара.

С чтением антисоветских произведений в салоне выступали Бронников, Моор Л. Ю., Билибина и я. Я сейчас не помню названия вещей, которые читались тремя первыми лицами. Лично я читал «Девушку с каштановыми косами», «На белой березовой коре» и ряд других произведений, не имеющих названия. Мое творчество является антисоветским в силу крепкой насыщенности моих произведений индивидуальными, кулацкими — в смысле идеологическом — мотивами и упадничеством. Мое творчество было направлено на отрыв читателя от советской действительности и перенос его в прошлое, насыщенное мечтой.

Из обвинительного заключения

Вержбицкий Глеб Дмитриевич, гражданин СССР, уроженец Кронштадта, 1904 года рождения, сын врача, образование высшее, беспартийный, женат, бездетный, преподаватель литературы в военно-учебных заведениях, под судом не был:

а) будучи врагом соввласти и автором контрреволюционных произведений, состоял членом антисоветского салона Моор;

б) передавал доктору Моору и сосланному за шпионаж по делу контрреволюционной организации «Академии наук» Зеленецкому сведения шпионского характера об укомплектовании военно-учебных заведений, политико-моральных настроениях слушателей, случаях отказа от прохождения военной подготовки и прочее;

в) вел антисоветскую пораженческую агитацию, участвуя в антисоветских политбеседах на собраниях салона и распространяя собственные антисоветские литературные произведения…

Означенные преступления предусмотрены статьями 58-6 и 10 Уголовного кодекса.

Виновным себя признал.

Вержбицкий отбывал лагерный срок на строительстве Беломорканала. В мае 1935 года ему удалось выйти на свободу. Правда, свободу относительную, ведь заключенным по этим статьям не позволялось селиться ближе, чем 100 км от крупных городов. Начались тщетные поиски работы. Еще до своего ареста он работал техническим служащим в Пушкинском доме, и отец его университетского товарища Льва Модзалевского, пушкинист, публикатор и комментатор сочинений Пушкина Б.Л. Модзалевский, готовил к печати академическое издание писем поэта. Он-то и поручил Г. Вержбицкому, казалось бы, техническую, но на самом деле сложнейшую работу — составление именного указателя ко всем трем томам пушкинского собрания сочинений. Последний том вышел уже после смерти Б.Л. Модзалевского, и сын готовил его во многом по материалам отца. Так бывший лагерник получил ко времени своего освобождения неплохой подарок.

О его дальнейшей жизни сохранились отрывочные заметки. Одну из них находим в книге воспоминаний Е.Б. Черновой:

Кадр. 1936. 20 июля. № 33.

«Однажды, когда я сидела в издательстве Академии наук, ко мне подошел Глеб Вержбицкий, он только что вернулся из ссылки. Он строил Беломор. За что он попал в ссылку, он и сам толком не понимал: была какая-то madame Моор, у которой он был на литературном вечере, а больше инкриминировать нечего. Глеб — товарищ по Университету Левы Модзалевского, проходил в Пушкинском доме практику, был в меня немножко влюблен и вот теперь после ссылки пришел ко мне. Но помочь ему было очень трудно: в академические учреждения “бывших” ссыльных не разрешалось брать, тем более что жить Глеб имел право только не ближе 105 километра. Он снял комнату где-то за Любанью, а в Ленинграде устроился у родных и знакомых, рискуя своим и их покоем. Кроме того, надо было зарабатывать, Глеб стал сотрудничать с писателем Павлом Евстафьевым, имевшим статус члена Союза писателей, но писать не умевшим. Писал Глеб, подписывал Евстафьев и платил Глебу какой-то процент гонорара. Чтобы поднять продуктивность Глеба, Евстафьев еще пытался его спаивать. Летом я подрабатывала на курсах по подготовке в вуз и на экзаменах. К проверке экзаменационных работ я привлекла Глеба. Работа срочная: горы экзаменационных работ надо проверить к устному экзамену, т. е. практически в два-три дня. Помню, сидим ночью, поддерживаем бодрость черным кофе; Глеб кладет проверенную работу и торжественно говорит: “Трёшка! (за каждое экзаменационное сочинение тогда платили три рубля)»[157].

После выхода на свободу Вержбицкий пытался встроиться в жизнь, в том числе и литературную. Естественно, ни о каких публикациях речи не шло. В одном из писем, которое опубликовал его друг и наставник Михаил Мелентьев, видно, что Вержбицкий пытался как-то продать свои литературные труды.

1937. 19 сентября. Вологда.