Читать книгу "Скажи, что будешь помнить - Кэти Макгэрри"

– Какая ты быстрая.

Сжимаю в кулаке ключи.

– Настоятельно предлагаю убраться от моей машины, пока я не подняла колено и не сделала тебе очень-очень больно.

Губы у него подрагивают, и в глазах мелькает искорка, а значит, про себя он смеется надо мной. Чувствую, как вскипает кровь.

– У тебя последний шанс, Дрикс, и я бы на твоем месте приняла мое предупреждение всерьез.

Вместо того чтобы следовать полученному совету, Дрикс засовывает пальцы в карманы и принимает позу, чересчур расслабленную для человека, который должен бы озаботиться защитой самых уязвимых и болезненно важных мест.

– Хочу, чтобы ты осталась.

Терпеть не могу то мое второе «я», которое тает от этих слов, но мне еще хватает гордости, чтобы сложить руки на груди и принять неприступный вид.

– Эксл прав. Я тебя не приглашал. Сестра и друг украли мой телефон и отправили тебе те сообщения. Я их не писал, но с ними согласен. И хочу, чтобы ты осталась.

– Со мной шутить не надо.

– Никто и не собирается.

– А получается именно так. Выйти на связь с богатой девушкой, пригласить ее на ее же день рождения, а потом, когда она примчится на подставное приглашение, поднять на смех. В чем дело, Дрикс? Это такая нестареющая шутка?

– Тогда я с тобой, – говорит Дрикс. – Не хочешь оставаться здесь, пойдем куда-нибудь еще. Мне все равно куда. Это ты сама решай, но только не уходи. Только… – Он опускает глаза, потом поднимает и смотрит так пронзительно, словно гипнотизирует. – Только… не уходи.

– Ты меня смущаешь.

– Не нарочно. – Он переводит дух, словно сражается с чем-то в себе. – Год назад я сказал бы тебе много красивых слов, чтобы убедить в том, что мне нужно, но теперь красивых слов во мне не осталось. Поэтому я просто говорю как есть: хочу, чтобы ты осталась.

Дергаю себя за прядь волос и приветствую боль, врезающуюся в мои противоречивые эмоции.

– А твой брат? Ты помнишь, что сказал в тот вечер, после собрания? Насчет…

– Моя сестра испекла для тебя торт.

Так бывает, когда останавливается вдруг беговая дорожка.

– Что?

– Моя сестра, Холидей. Ты видела ее в парке. Так вот она испекла торт тебе на день рождения. Точнее, два торта. Оба большие. Один шоколадный. Второй ванильный. Мой друг Доминик обещал пиццу и куриные крылышки. Угощает он нечасто, так что надо пользоваться моментом. Они все хотят познакомиться с тобой, и я… я хочу, чтобы ты осталась.

– А твой брат?

– Эксл беспокоится только из-за меня. Как твоя семья, которая беспокоится только из-за тебя. Дай ему пару минут, и он оттает.

– А почему я должна остаться? С какой стати мне верить тебе?

Дрикс пожимает плечами. Как тогда, на ярмарке. И как тогда, сердце замирает на мгновение.

Рот у меня открывается, но слов нет. Я пришла из-за Тора. Пришла, потому что у меня день рождения, и мне не хотелось быть одной. Пришла… из-за Дрикса.

– Останься, Элль. Просто останься.

Хендрикс

Руки в задних карманах светло-бежевой юбки, на лице маска вежливой доброжелательности, Элль идет от машины к дому. «Вольво» она по моей просьбе припарковала рядом с гаражом. Домик наш… что спереди, что сзади, смотреть особенно не на что. При мысли, что Элль увидит его изнутри, мне вдруг становится немного не по себе. Нет у нас ни холла, ни столовой с хрустальными люстрами. Лимонад у нас не событие, а просто напиток.

Элль проводит пальцем по капоту нашей машины.

– Если здесь опасно оставлять автомобиль без присмотра, то почему вы не ставите его в гараж?

Как ей объяснить?

Потому что гараж важнее автомобиля. Я не заходил в гараж с самой первой пресс-конференции. Несколько раз, когда появлялся Маркус, играл на его акустической гитаре, но только в доме.

А вот брат в гараже бывает. И сестренка бывает, и мой лучший друг. Иногда, уже лежа в постели, я слушаю, как они играют, поют, смеются, и все эти звуки, как стеклом по коже. Но и лекарство для души.

Я как будто разделился пополам, и каждая половинка тянет в свою сторону. Обе заявляют, будто знают, что лучше для моего будущего. Да только я ни туда, ни сюда. Я остаюсь посередине. На месте.

Большого желания вести Элль в дом у меня нет, да и Экслу надо дать время поостыть. Иду к гаражу, открываю замок, щелкаю выключателем и отступаю в сторону. Элль следует за мной, отстав на несколько шагов.

Вверху гудит и потрескивает флуоресцентная лампа. Подошвы сандалий негромко постукивают по полу гаража.

– Вау. Здесь же куча инструментов.

Хватает. Элль ставит сумочку на пол у двери и сует руки в карманы. Идет мимо стоек с электрогитарами Эксла, Доминика и Маркуса, мимо басовой Келлен. И останавливается у пианино.

– Однажды – мне было лет пять или шесть – родители взяли меня в дом то ли какого-то конгрессмена, то ли сенатора. Если думаешь, что у нас большой дом, то там – полный улет. Едва переступив порог, я подумала, что оказалась в замке Золушки. Хотя если учесть, что я смотрела на все глазами ребенка, то оценить его подлинные размеры трудно.

В общем, мы расположились в гостиной, а там кругом антиквариат, включая и мебель. Папа с мамой разговаривали с другой парой, и разговору не было конца, а мне за все время разрешили только съесть одну печенюшку и выпить стаканчик сока, так что я умирала от скуки.

Элль смотрит на пианино, как на какую-то священную реликвию, которая одновременно и притягивает и отталкивает.

– Я спросила у мамы, можно ли сесть к окну, и, пока шла, увидела это чудесное фортепиано. Каштанового цвета, сияющее лаком, с поднятой крышкой и изумительными белыми и черными клавишами. Мне так захотелось коснуться клавиши и услышать, как оно звучит.

Я понимаю это чувство. Мало того, сам испытываю его всю жизнь. Оно подобно зуду под кожей, унять который можно, только тронув струну, ощутив музыкальную вибрацию в самом своем естестве.

Вертикальное акустическое пианино в нашем гараже не идет в сравнение с тем великолепным инструментом, который описывает Элль. Мы с Домиником купили его за двадцать баксов у какого-то парня с белым грузовиком, готового сбросить товар любому, у кого найдется «зелень». Нам с Домиником было по четырнадцать, и мы целый час катили пианино до гаража, но оно стоило и каждой пролитой капли пота, и почти полученного солнечного удара.

Постучав по клавишам, послушав, оценив, Доминик взял да и заиграл, причем с такой легкостью, будто владел инструментом всю жизнь. Вот что значит талант.

Элль лукаво улыбается:

– Ситуация была такая, словно на одном плече сидел ангел, а на другом – бес. Неудержимое желание дотронуться до клавиши уравновешивалось маминым предупреждением: меня должно быть видно, но не слышно.