Читать книгу "Дело № 113 - Эмиль Габорио"

— Что-то они замышляют? — не раз говорила госпожа Фовель. — Будут ли они нас снова преследовать?

— Да, — шептала и Мадлена. — Что-то они замышляют?

И если Рауль и Кламеран не подавали и признаков жизни, так это только потому, что они, как охотники на тяге, подстерегали своих жертв. Они выжидали только удобного момента.

Следя за каждым шагом Проспера, Рауль прилагал все свои старания к тому, чтобы завлечь его в такую передрягу, где он потерял бы свою честь навсегда. Но, как он и предвидел, безучастное отношение кассира ко всему служило ему большим препятствием.

Кламеран начал терять терпение и стал уже подыскивать более верное средство, когда однажды ночью, в три часа, его разбудил вдруг Рауль.

— Что случилось? — спросил с беспокойством Луи.

— Может быть, ничего, а может быть, и все, — отвечал Рауль. — Я сейчас только от Проспера.

— Ну?

— Я повез его обедать, пригласил также Жипси и еще троих из моих знакомых. После обеда я затеял громадную игру в баккара, но Проспер был такой кислый, что я не мог его втянуть.

Разочарованный Луи сделал недовольное движение.

— Ты сам кислый, — проворчал он. — Ходишь только беспокоить среди ночи людей из-за такой ерунды!

— Подожди, я еще не окончил.

— Так говори же, черт возьми!

— Окончив игру, мы стали ужинать. Проспер, хмелея все больше и больше, сболтнул слово, на которое запирается касса.

Кламеран вскрикнул от удовольствия.

— Какое же это слово? — спросил он.

— Имя его любовницы.

— Жипси!.. Да, это так! Всего только пять букв.

Он был очень возбужден и взволнован, встал с постели, надел халат и зашагал по комнате.

— Попался-таки! — сказал он с выражением удовлетворенной ненависти. — Теперь уж он в наших руках! И если этот хваленый кассиришка сам не хочет обворовывать свою кассу, так обворуем мы за него, и, как ни вертись, влопается-то все-таки он! Теперь слово в нашем распоряжении, остается только достать ключ. Ты ведь знаешь, куда его кладут?

— Когда господин Фовель уезжает, он почти всегда оставляет ключ в своей комнате в одном из ящиков письменного стола.

— Отлично! Ты пойдешь к госпоже Фовель и потребуешь от нее этот ключ. Если она не согласится его отдать, употреби силу. Что с ней церемониться! Получив ключ, ты отопрешь кассу и возьмешь все, что в ней находится… Ну-с, господин Проспер, дорого же вам обойдется любовь к девушке, которую люблю и я!

— Не радуйся заранее, — сказал Рауль. — Трудностей еще немало.

— Я их вовсе не вижу.

— Проспер может завтра же переменить это слово.

— Это верно, но маловероятно. Он, должно быть, уже и позабыл то, о чем сболтнул. Во всяком случае мы поспешим.

— И это еще не все. Согласно строгому предписанию господина Фовеля, в кассе оставляют на ночь только очень незначительные суммы.

— Стоит только мне захотеть, и в ней оставят громадную сумму.

— Как это?

— У господина Фовеля сейчас лежат мои четыреста тысяч. Я закажу их платеж рано утром, в момент открытия банкирской конторы. Тогда их положат в кассу на ночь.

— Какая мысль! — воскликнул пораженный Рауль, хотя и опасался со стороны госпожи Фовель непобедимого сопротивления. Будучи побежденной, она, наверное, признается мужу во всем, а тем более если почувствует в своей душе угрызения совести.

Но Луи этого не опасался.

— Жертва влечет за собою жертву, — отвечал он. — Она уже слишком много делала для нас, чтобы не соглашаться на все что угодно. Для нас она предала свою приемную дочь Мадлену, предаст и этого молокососа, который для нее совсем чужой.

— Так-то так, только в глазах Мадлены Проспер все-таки не будет бесчестным.

— Ты просто ребенок, милый племянничек!

И они обдумали весь план действий и самое легчайшее его осуществление.

— Если это действительно то самое слово, — проговорил Рауль, — то Проспер погиб!..

И сообщникам больше ничего не оставалось делать, как только обсудить частности и назначить день к приведению в исполнение их возмутительного замысла. Они решили, что преступление может быть совершено вечером 27 февраля.

Они выбрали именно этот вечер потому, что Рауль знал, что господин Фовель будет обедать у одного из своих друзей и что Мадлена приглашена на вечеринку к подруге. И без всякой помехи Рауль отправится в этот вечер к Фовелям в половине девятого, когда его мать во всем доме будет одна.

— Сегодня же, — сказал Кламеран, — я пойду к Фовелю и потребую, чтобы деньги были приготовлены к утру во вторник.

И, сказав друг другу «до завтра» и пожелав успеха, Рауль и Кламеран расстались.

Кламеран был так рад, что позабыл даже о той бездне грязи, которая еще отделяла его от успеха. Рауль был спокоен и полон решимости. Подлое дело, которое он должен был совершить, возбуждало его своей проклятой властью. Он ни о чем больше не думал, как только о самостоятельности, о финансовой независимости. Даже Луи так не думал о Мадлене.

И все шло так, как условились эти двое негодяев. Банкир позабыл о своем постановлении и из любезности сделал распоряжение о выдаче денег именно в условленный час, а Проспер пообещал, что деньги к назначенному времени будут уже на месте.

Уверенность в успехе сводила Луи с ума. Он считал часы и минуты. Наоборот, Рауль становился все печальнее и печальнее. Размышления о предстоящем деле раскрывали перед ним всю его гнусность.

Рауль был настоящим бандитом, смелым, ужасным во всем, что касалось исполнения его алчных желаний. Он мог красть с веселым видом, мог пырнуть своего врага кинжалом из-за угла и после этого спокойно спать, но он был молод.

Он был молод, и порок еще не успел проникнуть в него до мозга костей; испорченность еще не настолько поработила его душу, чтобы заглушить в ней последние остатки благородных чувств.

И его решимость, такая твердая накануне, все ослабевала по мере того, как приближалась решительная минута.

— Ты боишься? — спросил его Кламеран, с беспокойством следивший за его внутренней борьбой.

— Да, — отвечал Рауль. — У меня нет твоей силы воли и я боюсь.

— Как! Ты? Мой ученик, мой друг? Это невозможно! Черт возьми, бодрись! Побольше энергии, еще один взмах веслом — и мы у берега. Это нервы. Пойдем обедать, стакан бургонского тебя подправит.

И они отправились на бульвар, зашли в один первоклассный ресторан, в котором часто бывали, и потребовали себе отдельный кабинет.

Но напрасно Луи старался быть веселым: он не мог развеселить своего товарища.

Рауль оставался мрачным и бледным. В кабинете пробило восемь часов.