Читать книгу "Бабушкин внук и его братья - Владислав Крапивин"

И мы «ехали». То есть неторопливо шли за Димом и его автобусом, который иногда застревал в мышином горохе и порой перевёртывался. Мы ставили автобус опять на четыре колёса и шли дальше.

Арунас при этом иногда насвистывал песню про аистёнка. Он очень точно свистел этот мотив. Бабушка сказала бы, что «у мальчика абсолютный слух». Свист был негромкий, никому не мешал, не надоедал. Иногда бывает, что, если слышишь всё время одну и ту же мелодию, она в конце концов начинает раздражать. А здесь — ни чуточки. Наоборот, «Аистёнок» сделался как бы одним из признаков этих мест. Ну, так же, как лиловые колокольчики по обочинам, запах влажной травы и безлюдье…

Нам было хорошо всем вместе в те дни. Жаль только, что Настя редко бывала с нами. Но… нет худа без добра. Вячик сделался веселее и добрее. Не хмыкал, не выпускал колючки. Потому что не перед кем было показывать себя.

А Настя с Маргаритой сочиняли сказку для театра. Синьор Алессандро торопил их. Они должны были написать «литературный текст», а Синьор переделать это сочинение в пьесу.

Признаться, я не понимал, какая из Насти писательница. Она и коротенькое-то сочиненьице в школе еле-еле могла из себя выдавить. Так я однажды и сказал. Но Маргарита ответила, что Настя вдохновляет её своим присутствием и подаёт иногда свежие мысли.

Мы уже знали, что пьеса будет называться «Сказка двух королевств» и что в ней будут принц и принцесса, которые… ну, да это ясно. Ясно и то, что Пшеницына роль принцессы прикидывала на себя. Я однажды не выдержал, поддел Вальдштейна:

— Тебе в этой сказке быть принцем сама судьба велела.

Он не разозлился, только пошутил:

— Из меня артист, как из тебя директор цирка.

Я не понял, почему «директор цирка». Может, из меня как раз хороший цирковой начальник получится, когда вырасту. Но спорить я не стал. И расти я, к тому же, не хотел…

Да, но я же начал рассказывать про Открытия! Про те, что на Дороге…

Каждый день мы вслед за Димом уходили дальше, чем накануне. Шагов на сто или двести за остановку, которую нашли и которой дали имя в прошлый раз — пока не найдём ещё что-нибудь интересное.

Про «Колесо кареты» и «Рыжую собаку» я уже рассказывал. Затем был «Дракон Вася» — сухая изогнутая берёза с отростком, похожим на драконью голову. Арбуз сказал, что потом обработает «эту башку» и на ней появится симпатичная морда динозавра.

Затем — «Локомобиль». Это такая машина, похожая на старинный паровоз. Без колёс, но с громадным маховиком на боку — для передачи энергии всяким другим механизмам и приборам.

Локомобиль был ржавый. Но маховик всё же повернулся, когда мы все повисли на его чугунной спице. Мы обрадовались, крутнули сильнее. И ещё. И наконец так разогнали колесо-громаду, будто внутри у машины уголь и пар. Маховик вертелся, словно его смазали только накануне.

И — хотите верьте, хотите нет — эта штука медленно крутилась ещё и на другой день, когда мы проходили мимо — до следующей остановки.

— Вот это инерция! — восхитился Арбуз.

Вячик сказал, что это не наших рук дело. Просто кто-то недавно побывал здесь и тоже вертел маховик. Но мы не поверили. Никого никогда мы здесь не встречали. Только рыжую собаку.

Следующая остановка была «Якорная цепь». Цепь эту разыскал в густой траве Николка. Наверно, своим третьим глазом. Он, как и Дим, рисовал теперь на коленке синий глаз с растопыренными ресницами.

Звенья цепи были размером с крупную баранку. И в каждом таком кольце — перекладинка. Такие цепи бывают у морских якорей. Но якоря мы не нашли. Ржавая эта цепь тянулась от дороги метров двадцать и там оказалась прикована к толстому обручу, который опоясывал могучий, в три обхвата, пень — даже непонятно, от какого дерева.

Ивка сказал, что давным-давно к этому дереву было приковано цепью морское чудовище, которое кто-то поймал в океане и колдовским путём доставил в наши места. Не исключено, что поблизости мы сможем отыскать череп и остатки невиданного зверя.

Мы поискали, но остатков чудовища не нашли (наверно, оно всё же сорвалось с цепи и убежало обратно в океан). Зато мы вышли на лужайку, где росли огромные, величиной с тарелку, мухоморы. А среди мухоморов лежал обитый полуоторванными полосками жести сундук с отвалившейся крышкой. В сундуке мы обнаружили большущий пятак с разлапистым двуглавым орлом и старинным годом чеканки: 1811. Поразглядывали, повзвешивали в ладонях и решили, что находка принадлежит Диму — он первый заметил пятак в щели среди досок. Но Дим покачал головой и отдал тяжёлую монету Николке. Тот засиял от счастья. Наверно, пятак был «не только пятак»…

А ещё через день мы увидели недалеко от обочины приземистый одноэтажный дом. С пробоинами в оконных стёклах, с обвалившейся от кирпичных стен штукатуркой.

Вокруг стоял нетронутый великанский репейник.

Мы, конечно, проникли в загадочное строение.

Внутри был мусор, поломанные стулья и табуретки. И кадка с окаменелой землёй и засохшим фикусом. Болтались оборванные электропровода.

Посреди самой большой комнаты стоял рояль. Совершенно не годный для игры. Половины клавиш не было, струны внутри полопались.

— Наверно, здесь был какой-то клуб, — шёпотом сказал Ивка.

Похоже, что так. В углу комнаты кучей лежали обшарпанные домры, балалайки, гитары.

— Ой, смотрите… — тихонько удивился Арунас. И осторожно вытащил из-под этой музыкальной мелочи виолончель. — Она, кажется, целая.

Да, инструмент выглядел исправным и даже не очень обшарпанным.

Арунас, смущённо посапывая, сел на кривой табурет, поставил виолончель перед собой. Охватил её изжаленными ногами, положил гриф на плечо, прижался к нему щекой. По-моему, он сидел в позе заправского музыканта. Прямо как Брандуков на нашей фотографии.

— Ещё бы смычок… — сказал я.

— Зачем? Я же всё равно не умею играть. — Арунас прижался к виолончели покрепче. Сам весь коричневый, он слился с большущим коричневым инструментом в одно существо. Мы притихли.

Арунас долго так сидел, трогал согнутым пальцем струны (они тихо отзывались), поглаживал выпуклый лакированный бок.

Нам неловко было торопить Арунаса.

Арбуз наконец сказал:

— Давайте заберём эту вещь с собой. Она же ничья. Демид раздобудет смычок…

Арунас покачал головой:

— Не надо… Её дом здесь.

— Хороший дом, — сказал Ивка.

Дом и правда был хороший. Заброшенный, разорённый, но… какой-то добрый. Пахло здесь не плесенью, не грязью, а сухим деревом, клеем и красками — похоже на то, как в театре Демида.

Наконец Арунас расстался с виолончелью. Осторожно поставил её в пустой угол.

— Мы ведь ещё придём сюда?

— Конечно! Завтра же! — понимающе сказал наш водитель Динь-Дим.