Читать книгу "Кардинал Ришелье и становление Франции - Энтони Леви"

Монморанси просил Гастона подождать его сигнала, прежде чем отправлять войска на Лангедок, но Гастон своевольно выступил через неделю после казни Марийака, собрав в Трире кавалерийский отряд приблизительно из 2500 человек. Лояльные французские силы немедленно двинулись на Нанси и 8 июля заставили герцога Карла лично попросить прощения у Людовика XIII. В середине июня Гастон двинул на Дижон армию наемников, призывая королевство подняться и освободить Людовика XIII от «тирании» Ришелье — «возмутителя общественного спокойствия, врага короля, разрушителя государства… тирана и угнетателя». Это был серьезный просчет. Горожане и парламент Дижона, как и большинства других городов, остались верными королю и воспротивились вторжению войск Гастона. Самому Гастону удалось собрать под свои знамена некоторое количество нетитулованных дворян в Оверни, но единственной его реальной надеждой теперь был Лангедок, в который он вступил 22 июля. 30 июля в Люнеле он встретился с армией Монморанси.

На заседании Лангедокских штатов, собравшихся 22 июля, Монморанси преднамеренно устроил провокацию: он от имени короля предложил депутатам одобрить назначение не уполномоченных, с чем те были согласны, а королевских «выборных» (élus). Ришелье, два года назад безуспешно пытавшийся ввести институт «выборных», снова хотел это сделать, а Монморанси хорошо знал, что депутаты были настроены решительно против этого. Когда «выборные» в конечном итоге определили размеры налогов, депутаты запротестовали, в то же самое время призвав герцога присоединиться вместе с ними к заявлению о верности королю и «освобождении провинции», скрывая за верноподданнической формулировкой декларацию о независимости.

Монморанси преднамеренно еще больше накалил обстановку, устроив арест депутатов вместе с архиепископом Нарбонны — сторонником Ришелье, который председательствовал на заседании штатов. В Тулузе парламент просто отверг эту декларацию и остался верным королю. Епископы Альби, Лодеве, Юзеса и Сен-Пона предложили открыть войскам Гастона города, в которых находились их кафедры. К лету 1632 г. Ришелье перестал доверять Монморанси и подготовил план его взятия под стражу в Монпелье, но произошла утечка информации, и Монморанси удалось избежать ареста.

Сам мятеж вскоре угас. Король, воспользовавшись процедурой lit de justice, приказал Парижскому парламенту зарегистрировать эдикт, приравнивавший к измене любое содействие Гастону, в то время как самому ему было предложено восстановить доходы и привилегии, если он покорится и распустит свою армию. Монморанси был объявлен изменником, а его огромное имущество конфисковано. В середине августа король повел армию на юг, и 1 сентября, еще не достигнув Лиона, услышал о победе более дисциплинированных и лучше обученных отрядов под командованием Шомбера при Кастельнодари, где тот, имея почти вполовину меньше людей, чем насчитывали мятежные армии, сумел успешно организовать противодействие им. Присоединившийся к рядам повстанцев сводный брат короля, граф де Море, сын Генриха IV и Жаклин де Бюэй, был убит, а тяжело раненный Монморанси, тщетно пытавшийся спасти его, был взят в плен. Говорят, у него были двадцать четыре раны от семнадцати ударов, а зубы выбиты пулей, но он прорвался через шесть рядов войск Шомбера и убил человека в седьмом ряду.[170] Мятежные офицеры были без промедления повешены.

Гастон, окруженный в Безье, пытался вести переговоры, одновременно надеясь на помощь испанских войск, дорогу которым преградил Шомбер. Людовик XIII и Ришелье перенесли переговоры в Монпелье. Гастон немедленно укрылся в крепости близ Каркассона, но, как и ожидалось, 11 октября был вынужден подчиниться, подписав в Безье «соглашение о мире» в обмен на прощение, которое распространялось только на самого Гастона и сопровождавшую его свиту, но не на Монморанси и не на сторонников Гастона в Брюсселе. Гастон торговался в надежде спасти Монморанси, но был вынужден оставить его на произвол судьбы. Один из соратников Конде обедал с Ришелье и сообщил из Монпелье 30 сентября, что Ришелье не оставляет ни малейшей надежды на помилование.[171] Гастона вынудили сделать заявление, что он разрывает свой союз с Лотарингией, Испанией, другими иноземными принцами и своей матерью. Он пообещал наладить отношения с Ришелье. Единственным удовольствием, которое он в итоге получил, была возможность заявить своему брату, что сестра герцога Лотарингского уже стала его женой.

Король усмирил Лангедок, упразднив институт «выборных», который Монморанси использовал для того, чтобы спровоцировать антироялистские настроения, и, когда Монморанси поправился, приказал доставить его в Тулузу, где парламенту, наделенному по прямому распоряжению короля особыми полномочиями, было приказано начать против него судебное разбирательство. Монморанси, будучи пэром, имел право предстать перед верховным судом Парижского парламента. Вообще-то Тулуза, столица его провинции, могла быть к нему более милосердной, чем Париж. Шатонеф — хранитель печатей, сменивший на этом посту Мишеля де Марийака и судивший Луи де Марийака, — должен был лично председательствовать и на этом суде.

Смертная казнь за измену была неизбежна, но за помилование Монморанси подали свой голос влиятельнейшие персоны. Среди прочих за него хлопотала Анна Австрийская, чей миниатюрный портрет был вставлен в браслет с бриллиантами, который был на Монморанси, когда его ранили, о чем Ришелье не преминул сообщить королю. Ходатайствовали за Монморанси и его жена, происходившая из рода Орсини, племянница Марии Медичи; его сестра, бывшая замужем за Конде; герцог Ангулемский — незаконнорожденный сын Карла IX и один из командующих королевской армией под Ла-Рошелью; Гастон, который поначалу пытался сделать помилование Монморанси условием своего подчинения; Мария Медичи, герцог Савойский и сам папа.

И Мария Медичи, и Гастон посылали угрожающие письма палачам Марийака, пытаясь запугать тех, кто собирался осуществить казнь Монморанси, которая все же состоялась во дворе тулузского Отель-де-Билль 30 октября 1632 г. Была использована примитивная модель гильотины. В качестве последней привилегии Людовик дал согласие на то, чтобы палач не прикасался к нему и не связывал его, и по просьбе Монморанси казнь была перенесена с пяти часов на три — час смерти Иисуса. Он благоговейно подготовился к смерти и накануне вечера казни мирно проспал шесть часов. Среди вещей, которые ему позволили включить в завещание, была картина, оставленная им Ришелье, — «Смерть Святого Себастьяна», ныне находящаяся в Лувре.[172] В 1643 г. на своем смертном одре Людовик XIII говорил, что отказ в помиловании Монморанси был поступком, о котором он больше всего сожалеет. Ришелье, казалось, был склонен проявить снисхождение, но его «Мемуары», а также другие источники ясно свидетельствуют о том, что Монморанси, как и Марийак, по инициативе Ришелье обречены были стать всеобщим примером того, что интересы государства, знаменитый raison d’etat превыше интересов индивидуума. Высшие офицеры, участвовавшие в успешной кампании против Гастона и Монморанси, получили повышение, а Шомбер был назначен губернатором Лангедока. После казни двор совершил триумфальное путешествие по Южной Франции, в ходе которого стало известно, что в ноябре Гастон снова совершил побег. Он стремился присоединиться к своей матери в Брюсселе, поскольку решил, что казнь Монморанси снимает обязательства, которые налагало на него соглашение, заключенное в Безье. Его резкое письмо королю от 12 ноября было немедленно напечатано и стало достоянием общественности.