Читать книгу "Невероятная история индийца, который поехал из Индии в Европу за любовью - Пер Дж. Андерссон"

Он объяснил своей аудитории, что в Индии, конечно же, существуют законы против дискриминации и квоты для неприкасаемых, которые помогают получить образование и найти работу, но что только полный запрет кастовой системы может помочь Индии.

«Запрет! Это мое представление о будущем Индии».

Были и другие почетные приглашения. Когда ему позвонили из Уткальского университета культуры в городе Бхубанешвар и сказали, что хотят присвоить ему звание почетного доктора, он не смог противиться и отправился туда. Он был польщен. И горд.

«Когда я был маленьким, они буквально вытирали об меня ноги, а сейчас меня отмыли и возносят на пьедестал. Если люди почитают неприкасаемого с докторским дипломом, значит, человечность побеждает, несмотря на войны и нищету».

Он снова надел темно-синий костюм. Он глубоко вдохнул и вышел на сцену. Под прожекторами было жарко, пот побежал по лицу, сотни взглядов устремились на него. Ему поднесли цветы и надели на плечи оранжевую накидку с блестящей золотой каймой. Речь в его честь была, в соответствии с индийской традицией, выразительной и помпезной.

Только полный запрет кастовой системы может помочь Индии.

«Я не всегда был так счастлив. Будучи молодым студентом, я пытался убить себя и каждый день боролся с голодом», – сказал Пикей в своей благодарственной речи.

Затем он вежливо добавил, что благодаря вдохновению, которое узнал от людей Ориссы, он так далеко продвинулся в жизни – по крайней мере, до желтого домика в лесу недалеко от Бораса.

«Не благодарите меня, благодарите себя», – завершил он свою речь цитатой, которую услышал однажды в выступлении Улофа Пальме[43].

Однажды морозным декабрьским утром Лотта, Эмили, Карл-Сиддхартха и я садимся в самолет в аэропорту «Ландветтер» в Гётеборге, чтобы полететь туда, где раньше простиралось королевство Атмолик. Мы пролетаем над заснеженными сельскохозяйственными угодьями Дании и позеленевшими медными крышами Вены. Мы видим сухие равнины Ирана и лишенные растительности горы Афганистана, по которым более тридцати лет назад я проезжал на моем велосипеде, когда добирался в Швецию. Мы пролетаем над освещенной солнцем долиной реки Ганг и видим медленно ползущие по блестящим рельсам поезда, которые когда-то увезли меня из моей деревни. Под нами земля лесных жителей, где темная и округлая зелень похожа на брокколи. Мы смотрим с высоты на Бенгальский залив, а в глубине материка на длинном желтом песчаном пляже виднеется Черная пагода – храм бога Солнца в Конараке в виде огромной колесницы, – и вот мы приземляемся в родном городе.

Мы берем напрокат машину и едем по разбитым улицам торговых городов Дхенканал и Ангул, сворачиваем с главной улицы и выезжаем на узкую дорогу. Джунгли постепенно смыкаются, и, проехав последний отрезок, мы въезжаем в мою родную деревню.

На деревенской улице нас приветствует оркестр. Восемь мужчин степенно сопровождают наш полноприводный «Шевроле», который теперь должен ехать очень медленно, чтобы не задавить музыкантов. Все повторяется в точности как это было в прошлый раз, когда я приезжал. Как всегда, оркестр играет очень странную мелодию. Барабаны, кларнеты, туба. Жители деревни стоят по краям дороги, смотрят на процессию и приветствуют нас.

Мы живем в доме между горой и рекой. Мы построили его, чтобы было место, куда можно вернуться в любой момент. С тех пор как умерли папа и мама, старого семейного дома больше нет. Здесь я могу заниматься благотворительностью: ставить водяные насосы и координировать школу и центр, который организует уроки для бедных женщин.

Я хочу помочь тем, кому не так повезло в жизни, как мне. Даже если это всего лишь капля в море. Нужно так много сделать. Каждое утро перед нашим домом собираются бедные люди из деревни, чтобы спросить совета.

Мы идем к реке Маханади. На берегу женщины стирают одежду, буйволы и коровы стоят по колено в воде, а крокодилы греются на длинных песчаных отмелях. Нас сопровождает толпа мужчин, женщин и детей из деревни. Рядом со мной идет мой личный телохранитель, военный в черном берете и камуфляжной форме, которого предоставило правительство.

Позади нас деревенский поэт, брахман, который постоянно размахивает палкой, поднимает ее к небу и торжествующе кричит: «Хари Бол!», воздавая хвалу богу. Он поднимает руки и шумно смеется, обнажая красные от постоянного жевания бетеля зубы. Толпа почитателей, брахман и солдат. У меня самая лучшая защита, которую только можно себе представить. Брахман говорит мне, что с 1962 года он регулярно смеется и кричит «Хари Бол!» и поэтому никогда не болеет. Бог вознаграждает преданных. Но Карлу-Сиддхартхе не нравится его однообразная формулировка и поэтому он учит брахмана слову «Привет!» с гётеборгским акцентом. И тогда сельские жители слышат, как брахман с утра до вечера веселым голосом то произносит неизвестные для них слова, то восхваляет своего бога.

На полпути к реке брахман приглашает меня и Лотту в свой дом. Там, в темноте, как и в большинстве индуистских домов, стоит домашний алтарь, но в алтаре возвышается не Шива или Вишну, а картина, на которой нарисованы я и Лотта.

Мы стоим и видим, как брахман падает на колени, поднимает руки и молится на картинку. Я смотрю на Лотту, которая качает головой и улыбается. Мы не верим своим глазам.