Читать книгу "Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века - Павел Уваров"

Таким образом, «Диалог…» дает коллегам возможность выбрать себе любого из трех «капитанов»: святого, папу римского и убежденного борца с папским произволом, пусть и оклеветанного церковниками. В любом случае у парижских адвокатов объявились такие родоначальники, которыми можно было гордиться.

Помимо «отцов-основателей», несомненным героем и образцом для подражания является Жан Жювенель дез Юрсен. Ни о ком в «Диалоге…» не рассказывается так много: в разных контекстах о нем говорится на двенадцати страницаx[342]. Несмотря на все его многочисленные должности: от главы парижского муниципалитета до канцлера дофина (будущего Карла VII), для собеседников он в первую очередь их коллега.

Господа, разве не может вселить в нас смелость Жан Жювенель? Простой адвокат Парламента, он достиг таких почестей и столь важных должностей и в памяти потомков так прославил свое имя, что адвокатский статус благодаря ему навсегда стал достойным уважения[343].

Подробный рассказ о карьере Жювенеля дез Юрсена, помимо прочего основавшего прославленный род (его сын станет канцлером и пэром Франции), ведет к утверждению стоического идеала адвоката как человека, уверенного в своей правоте, способного переносить удары судьбы, если он отстаивает правое дело. В жизни дез Юрсена бывали и клеветнические обвинения, и разорение. Помимо потери всего своего немалого имущества в Париже, захваченном бургиньонами в 1418 году, он лишился и должности

канцлера господина Дофина, которому служил слишком хорошо, отказавшись поставить печать на грамоты, содержащие слишком щедрые дарения. Но он переносил потери и невзгоды с такой же силой духа, которую он показал тогда, когда мгновенно собрал четыреста или пятьсот лошадей в Париже, чтобы помешать герцогу Бургундскому увезти короля с собой[344].

Отметим несколько неожиданное качество «идеального адвоката» — способность защищать благо государства не только словом, но и делом. Приводились и другие примеры:

Во время Варфоломеевской ночи адвокат Таверни, исповедовавший реформированную религию, был убит. Полагают, что никто не защищался столь доблестно, как он. Запершись и забаррикадировавшись в своем доме, он и его клерк выстрелами из аркебуз сумели уложить многих, прежде чем погибли сами, и в том он показал себя достойным звания, которое носил, поскольку был генеральным лейтенантом коннетабльского и маршальского правосудия Франции, хотя и не переставал вести дела во Дворце[345].

Не было ли в этих и других «проговорках» некоего подспудного стремления подчеркнуть равенство «людей мантии», «людей закона» с «истинным» дворянством, дворянством шпаги?

Любопытно, что именно дез Юрсен, фигура из далекого прошлого, вызывает взрыв рассуждений о настоящем. Если Питу считает его пример идеальной моделью адвокатского успеха, а поправка Паскье лишь приправила этот образ порцией стоицизма, то для молодежи казус дез Юрсена стал поводом для очередной серии жалоб:

Не следует более ждать, что выбирать будут таких людей и именно так будет идти продвижение по службе, — возражает младший сын Паскье, — по крайней мере до тех пор, пока будет продолжаться продажа должностей и они будут дорожать, а вы видите, что все это разрастается день ото дня[346].

Николя Паскье вторит его старший брат Теодор:

Я знаю, что навсегда остался бы в зале Дворца, если мой отец не предоставил бы мне должность королевского адвоката в Счетной палате, которую он переписал на меня с правом пожизненной преемственности[347].

Антуан Луазель-младший также смотрит на жизнь трезво: «Мы живем ныне не в то время, когда людей выбирали бы в соответствии с их заслугами и добродетелями. Ныне надо, чтобы они продвигались на должности сами, при помощи денег. Иначе они так и будут прозябать в пыли Дворца»[348].

Что касается меня, — сказал младший сын Луазеля, — я, напротив, почти жалею, что стал советником, ведь останься я простым адвокатом, я бы более продвинулся, и я больше бы служил общему благу (au public), чем обладая моей должностью[349].

Термин publique отсылает нас к важнейшей дихотомии частных интересов и интересов общественных и чрезвычайно любопытен в данном контексте. Традиционно именно советники считались блюстителями общественных интересов[350], адвокатуре же отводилась роль защитницы интересов частных лиц, если только речь не шла о королевских адвокатах[351].

Но если Ги Луазель остался в меньшинстве среди своего поколения участников «Диалога…», то старшие, в особенности Паскье, разделяют его «идеалистический» подход.