Читать книгу "Грозная туча - Софья Макарова"

Хвала тебе, наш бодрый вождь, Герой под сединами! Как юный ратник, вихрь, и дождь, И труд он делит с нами.

По вечерам, перед зарей, играла в русском лагере музыка и раздавались веселые песни. Множество крестьян из соседних деревень приходили в лагерь к своим знакомым или просто полюбоваться на веселье солдат.

Совсем иная атмосфера царила в лагере короля Неаполитанского, остановившегося на реке Чернишне верстах в десяти от Тарутина ближе к Москве. Место, им занимаемое, не было хорошо защищено от внезапного нападения, и французам приходилось постоянно быть настороже. Возвращаясь после утомительной форпостной службы, солдаты не находили в лагере другой пищи, кроме крупы и конины. Если случалось им добыть сколько-нибудь ржи и пшеницы, они толкли зерна на камнях и варили себе похлебку, употребляя порох вместо соли и сальные свечи вместо сала. Непривыкшие к холоду французы и итальянцы сильно зябли в осенние ночи, а между тем у них не было дров, чтобы развести костры; они дрожали от стужи и сильно страдали от зубной боли. Лошадей приходилось им кормить соломой с кровель, если только удавалось отыскать ее.

Ксавье Арману пришлось сильно поубавить золота из своего кошелька, а кошелек у него был презамысловатый: он сшил его в Москве из кожи, да такой длинный, что он охватывал вокруг его стан и служил ему поясом. Кошелек этот он туго набил червонцами и разными золотыми вещами, добытыми им грабежом, и считал себя Крезом. Но он не приучил себя переносить разные лишения и любил полакомиться, а при такой бескормице каждый кусок повкуснее стоил ему весьма дорого, хотя не всегда попадал ему в рот. Бывало, купит он за несколько золотых белого хлеба и вина, а товарищи отнимут да еще, смеясь, повторят его же любимые слова: «На войне, если не грабить, умрешь с голоду!».

Это лагерное затишье продолжалось две недели, от двадцатого сентября по шестое октября, но партизанские наши отряды не переставали тревожить французов и наносить им всевозможный вред.

Фигнер и гусарский поручик Орлов переоделись во французские мундиры и отправились в самый лагерь короля Неаполитанского. Пробравшись с помощью крестьянина, указывавшего им дорогу, помимо ведетов, они благополучно подъехали к мосту через речку, за которой находился лагерь. Пехотный часовой, стоявший на мосту, окликнул их и потребовал отзыва. Фигнер, чтобы не дать заметить, что он не знает отзыва, разбранил часового за такую формальность по отношению к рунду, проверяющему посты. Часовой, сбитый с толку такой неожиданной нахлобучкой, пропустил их в лагерь, куда Фигнер явился, словно свой. Он преспокойно подъехал к кострам и разговаривал с офицерами.

Разузнав все, что ему было нужно, он смело отправился назад к мосту, снова прочел нотацию часовому, чтобы он никогда не смел останавливать рунда, и доехал шагом до самых ведетов. Тут его снова окликнули: «Qui vive?». Но он и Орлов дали шпоры коням и пронеслись мимо ошеломленных солдат, выстреливших по ним наудачу, однако пули просвистели мимо, не задев смельчаков.

После одной из таких проделок Александр Фигнер писал в главную квартиру:

«Ныне в полдень между большой армией и авангардом побью и возьму нескольких пленных. Немалая часть кавалерии неприятельской, находящейся в авангарде, будет обращена против меня. Уведомляю для того, что, может быть, наша армия сим воспользуется».

В другой раз он уведомлял:

«Вчера мне стало известно, что вы беспокоитесь узнать о силах и движениях неприятеля; чего ради вчера же был у французов один, а сегодня посещал их вооруженной рукою, после чего опять имел с ними переговоры. Обо всем случившемся расскажет вам посланный мною ротмистр Алексеев, ибо я боюсь расхвастаться».

Другой партизан, князь Кудашев, узнал, что двадцать седьмого сентября остановился в селении Никольском, близ Серпуховской дороги, довольно большой отряд французских фуражирщиков. У него самого было только пятьсот казаков, но он все-таки пошел к Никольскому и нашел там две тысячи пятьсот фуражиров с прикрытием из шести эскадронов под начальством двух генералов. Многочисленность французов не остановила его. Он послал в тыл им сотню казаков, а сам с четырьмя сотнями бросился смело прямо на них и обратил их в бегство. В этот день были убиты более ста человек и захвачены в плен более двухсот, тогда как наших убили и ранили только троих.

Через два дня сотня казаков из отряда того же князя Кудашева перебралась через реку Мочу, выгнала из селения французскую пехоту, и, когда та построилась на поляне, чтобы дать отпор, казаки так стремительно бросились на нее, что убили более сорока человек и шестьдесят увели в плен.

Вообще наши партизаны наносили французской армии страшный вред. В продолжение десяти дней от двадцатого до тридцатого сентября они взяли в плен до шестидесяти офицеров и более трехсот солдат, причем ими было истреблено еще большее число. Были все страшно озлоблены на французов за их кощунство над святыней, даже башкирцы негодовали на них за это и, указывая на мучившихся в судорогах от голода французов, говорили: «Вот француз умирает за то, что вашу мечеть (церковь) грабил».

В тот же день, как князь Кудашев двигался к Никольскому, другой партизан, Дорохов, по приказанию главнокомандующего отправился с небольшим отрядом к Верее. В этом городе засели вестфальцы, возведя в нем земляные укрепления для защиты Смоленской дороги от нападения партизанских отрядов. В Боровске Дорохов встретил партизанский отряд Вадбольского, который поджидал его там. Дорохов оставил в Боровске часть партизан наблюдать, чтобы неприятель не отрезал его от нашей армии, другую часть отправил в Верею преграждать путь к отступлению сидевшим там вестфальцам, а сам с остальными партизанами пошел к Верее. Не доходя трех верст до этого города, он велел своим партизанам сложить в одном селении ранцы, переправился налегке через реку Протву и двадцать седьмого сентября до рассвета подошел к Верее. Город этот расположен на горе, и был укреплен французами земляным валом с палисадами. Сказав солдатам краткую речь, Дорохов повел их на приступ, приказал идти тихо и атаковать неприятеля без выстрела — штыками. Вестфальцы были застигнуты нашими врасплох и кинулись к оружию тогда уже, когда наши ворвались в город; но все-таки защищались упорно. Они засели в домах и церквях, отбивались отчаянно и сдались только тогда, когда значительная часть их была перебита. При этом взято нашими в плен: один полковник, четырнадцать офицеров и триста пятьдесят солдат. Только что Дорохов овладел городом, как из Можайска показался сильный неприятельский отряд с несколькими орудиями; но увидав, что Верея занята русскими, отряд сей не решился подойти к городу и ушел обратно. Священник верейского собора явился к Дорохову с несколькими сотнями крестьян, чтобы разрушить земляные укрепления вестфальцев. Дорохов отдал горожанам пятьсот ружей и все запасы, отнятые у неприятеля.

По примеру наших партизан крестьяне стали собираться в отряды и нападать на французов. Когда войска Нея заняли в конце сентября город Богородск, крестьяне села Павлова отправили всех стариков, женщин и детей в лес, а сами решили умереть или отомстить злодею, оскверняющему святыни. Начальником своей дружины они выбрали крестьянина Герасима Курина и не ошиблись в своем выборе. Прежде всего Курин приказал всем, кто может, купить ружья, а остальным сделать пики, и когда в пяти верстах от Павлова появились французы, он перешел со своими через реку и повел их на неприятеля. Сначала крестьяне с непривычки оробели, но Курин ободрил их словами: «Для чего же мы христиане, если не пострадаем за веру? Для чего же мы православные, если не умрем за веру и царя!». Ободренные словами и примером Курина, крестьяне дружно бросились на врага и прогнали его в лес, захватив две повозки с четырьмя лошадьми и десять ружей.