Читать книгу "Лесные солдаты - Валерий Поволяев"

– Завтра днём. Поэтому изучайте, изучайте схему. В Росстани у каждого будет своё задание.

– По адресочкам пойдём, значит? – весёлым тоном поинтересовался Сергеев.

– Ага, по адресочкам, – подтвердил Чердынцев. – У одних свидание будет с бургомистром, у других с начальником полиции, у третьих с руководителем местной управы… Так что изучайте схему.

– А перерисовать её можно?

– Можно.

День следующий выдался морозный, розовый, будто освещённый утренним весенним солнцем, с лёгким искристым пухом, невесомо плавающим по воздуху.

– Самый раз пробежаться на лыжах, – бодро произнёс Мерзляков, похлопав рукавицами друг о дружку. – Не было б войны, так и было бы. В прошлую зиму я ни одного воскресения не пропустил, обязательно становился на лыжи. Заряда бодрости потом хватало на целую неделю, до следующего воскресенья.

– То была другая жизнь, – сожалеюще произнёс Чердынцев, – и мы были другие.

– Жизнь была другая – это верно, но вот насчёт нас не соглашусь, – Мерзляков протестующе мотнул головой. Обычно мягкий, комиссар временами делался неуступчивым, жёстким, словно бы специально хотел показать окружающим, что он не пряник, который всегда бывает сладким, и не мякина он – материал, идущий, как известно, на подстилку. – Мы какими были, такими и остались.

– Это всё теория, Андрей Гаврилович, а теория – штука сухая, без обновления жить совсем не способная… Соображения насчёт того, что мы не меняемся обычно рождают в своих головах старые, извините, дамочки. Дворянки…

– Ну и что? Во всех случаях возраст – это мудрость, Евгений Евгеньевич. Дворяне были не самыми глупыми людьми.

– Возраст предполагает и другое – дрожащие руки, слюни изо рта, тяжёлую, с костылями походку и, простите великодушно, запоры…

В розовой искрящейся мути неподвижно висело солнце, маленькое, кривобокое, со смещёнными краями, рождало в душе щенячье чувство – хотелось в дом, в тепло, в собственное детство, такое солнце обычно предвещает сильные морозы. Хоть и холодно было сегодня, а будет ещё холоднее. Люди чувствовали это, втягивали головы в плечи, дышали тяжело, хрипло… Но похода в Росстань Чердынцев не отменил, всё шло по плану.

– Я в голове отряда пойду, с разведчиками, – сказал Чердынцев комиссару – это означало, что Мерзляков должен был оставаться в хвосте отряда, подбирать, подскребать отставших, заметать следы, ежели что случится, – такое разделение было естественно.

Не дожидаясь ответа, Чердынцев поспешил в голову отряда, туда, где шёл маленький солдат со своими людьми.

Провальное болото, которое не смогли утихомирить даже сильные морозы (вздыхало оно, шевелилось хрипло, выпускало пары), обошли слева, сделав приличный крюк, другого обхода не было. Летом, если они будут живы к той поре, надо будет проложить прямую дорожку, наверняка она есть, и её знают местные жители, – по потайной неровной тропке этой и ходить будет безопаснее, а главное, дорога эта – короче. Времени она сократит много. Кто знает путь – пройдёт по этой тропке без всякой опаски, одолеет гнилую пучину и очутится на другом берегу, незнающий обязательно сделает неверный шаг и опустится на болотное дно.

Чердынцев оттянул рукав, посмотрел на свои знатные часы. Времени уже много, а им ещё идти да идти… Он опустил рукав, окутался лёгким звенящим паром:

– Поспешай, братцы!

Братцы и сами знали, что надо поспешать, убыстряли шаг свой, привалов старались не делать, шли и шли в Росстань без остановок и перекуров. Чердынцев шагал вместе со всеми, в голове отряда, держа автомат на боевом взводе.

До Росстани добрались без приключений.

Розовый весенний воздух к вечеру здорово потемнел, в нём обозначились серые краски, пространство сделалось рябым. Росстань находилась перед ними, будто на ладони, всё хорошо было видно – и неказистый Дом культуры, на котором развевался немецкий флаг, и баня с длинным железным шпеньком трубы, похожим на зенитное орудие, сторожко смотревшее в небо (в бане этой любили собираться полицаи и попариться с пивком – сегодня как раз был мужской день), и тихая скорбная церковь на взгорке, и здание райкома партии, в котором находилось какое-то важное фашистское учреждение – на райкоме, на хорошо оструганной палке, прибитой гвоздями прямо к лицевой части фронтона, также красовался немецкий флаг.

Хоть и темнело уже, а Чердынцев всё детально рассмотрел в свой «персональный» бинокль, который он тащил с собою ещё с шестой заставы, зачехлил его и объявил по залёгшей цепи:

– Через двадцать минут пойдём. А пока – отдых. Командиры взводов – ко мне!

Он хотел ещё раз проверить, всё ли ясно командирам, не будут ли они в ночной суматохе, которая возникнет обязательно, мешать друг другу? Не то ведь так и по своим открыть огонь можно. На войне, как на войне, – всякое бывает. Серьёзнее всего отнёсся к своим новым обязанностям лейтенант Геттуев (действия своего взвода он обдумал до мелочей), а вольнее всего, с расчётом на «авось» – Сергеев. Чердынцев выслушал Сергеева, но ничего ему не сказал… Как, впрочем, ничего не сказал и Геттуеву.

А вот советы по части тактики дал всем и велел их придерживаться неукоснительно.

– Иначе… – он показал взводному Сергееву кулак. – Понятно?

– Так точно! – лихо отозвался Сергеев.

Через двадцать минут поднялись.

В Росстань входили с трёх мест. Райцентр – тихий, слепой, с редкими лампами, горящими в домах, словно бы что-то чувствовал. На улицах – ни души.

Чердынцев пристроился к взводу Сергеева – боялся, как бы лейтенант не наколбасил чего… Очень уж не хотелось терять людей.

Задача у Сергеева была простая – атаковать полицейскую управу, бойцы во взводе были опытные, растеряться не должны.

В бою лейтенант Сергеев действовал так же, как и говорил – не думая. Он первым вытаял из темноты, прыгнул на крыльцо, где с винтовкой через плечо топтался угрюмый, нахохлившийся, как ворона, часовой, залепил ему ладонью рот и сделал резкое движение вверх, задирая этой «вороне» голову, а остриём ножа секанул по горлу чуть ниже кадыка.

Часовой даже пикнуть не смог – не закричал, не засипел, не застонал, лишь воздух вышел из него с хриплым звуком, и полицай, залитый кровью, выхлестнувшей из раны, кулём распластался на крыльце.

Сергеев, не теряя скорости, ворвался в управу, ножом полоснул второго полицая, кинувшегося ему наперерез, добавил кулаком, и тот, бездыханный, – из него Сергеев вышиб все силы, не говоря уже о духе, – растянулся, задёргался на полу.

Командир взвода понёсся по лестнице вверх, на второй этаж – там находился кабинет начальника полиции, некоего Сидоренко, старавшегося преданно служить новым хозяевам и уже запятнавшего свои руки кровью.

Сидоренко находился на месте – не успел уйти домой. Увидев Сергеева, он налился кровью – подумал, что без разрешения к нему пожаловал кто-то из жителей райцентра, и рявкнул так, что под потолком кабинета закачался железный абажур: