Читать книгу "Майндсайт. Новая наука личной трансформации - Дэниэл Дж. Сигел"

Тем не менее вскоре я осознал, что пристрастие Мэтью к возбуждению являлось только одной частью истории его отношений с женщинами. Хотя простая потребность в дофамине могла привести к импульсивным и беспорядочным связям, типичным для двадцатилетнего Мэтью, модель его поведения с тех пор изменилась. Он разрабатывал стратегии и реализовывал долгосрочные планы по покорению женщин. Он выжидал, планировал и преследовал заинтересовавших его женщин очень терпеливо, и такое поведение сильно отличалось от дофаминовой охоты.

Когда мы подробнее рассмотрели его последние отношения, Мэтью сам признался, что, добиваясь высоко котирующихся женщин, он хотел укрепить свой статус. Вероятно, данная цель – использование людей для убеждения себя и других в собственной ценности – встречается не так уж и редко. Однако Мэтью причиняло боль то, что ни одни из отношений не были длительными. Он никак не мог получить то, чего хотел. По опыту Мэтью выходило, что Rolling Stones ошибались[43].

Зачастую женщины, выбранные Мэтью, поначалу вели себя равнодушно, но через какое-то время некоторые действительно начинали проявлять к нему интерес. Но вместо того чтобы увидеть в этом признак успешных отношений или хотя бы доказательство того, что Мэтью чего-то стоит, он стремительно охладевал и своим поведением вынуждал их уйти. Как только новая девушка показывала, что он ей нравится, ее сексуальная привлекательность в глазах Мэтью резко падала. Более того, если она проявляла чувства где-то за пределами спальни, он испытывал отвращение, вплоть до тошноты, от ее заботы. Если он пытался продолжать дежурный секс, оказывалось, что он не испытывает никакого возбуждения. Позже Мэтью вдруг понял, что специально поступал так, задевая девушку и раздражаясь от ее обиды еще больше.

В поведении Мэтью обозначилась закономерность: он застрял в порочном круге противоречий, постоянно саботируя то, чего, как ему казалось, он пытался добиться. Мои клинические наблюдения наконец сложились в целостную картину. Мне показалось, что Мэтью стремился избавиться от чувства неадекватности. Когда человек не ценит себя, то положительные оценки других, как это ни странно, только усиливают дискомфорт. Как сказал американский комик Граучо Маркс: «Я не хотел бы быть членом клуба, в который принимают мне подобных»[44]. Вуди Аллен, цитирующий данную фразу в своем знаменитом фильме «Энни Холл», мог бы положить Мэтью руку на плечо и посоветовать не принимать события близко к сердцу. Но боль Мэтью была слишком сильной. Он все чаще оказывался один, отвергнутый теми самыми людьми, на завоевание которых потратил огромное количество сил, времени и денег. Как только они приглашали его в свой мир, он тут же сбегал.

Неразрешимый конфликт

Интервью для определения типа привязанности позволило мне заглянуть во внутренний мир Мэтью. У его отца были хронические проблемы с легкими, эмфизема[45]и астма, и почти все детство Мэтью отец провел прикованным к постели. Мэтью помнил, что мама часто отгоняла его от отца, не велела беспокоить и говорила, что, если Мэтью расстроит папу, это может его убить. Две старшие сестры подрабатывали приходящими нянями. Его маме, талантливой пианистке, пришлось устроиться учительницей музыки в среднюю школу, когда отец уже не был способен работать. Она не скрывала раздражения и злости по этому поводу и, как Мэтью понял уже потом, вдобавок ко всему чувствовала себя очень напуганной и одинокой.

В начале наших сессий Мэтью в основном отмечал отдаленность матери, но однажды мы копнули чуть глубже. Мы пытались понять, почему он так часто чувствовал тревогу и раздражение во время ужинов с девушкой. И вдруг он расплакался. Он вспомнил, что в какой-то момент его мама пришла к убеждению, что причиной болезни отца являлось плохое питание. Для всеобщего здоровья она готовила целые горы еды, на поедание которой у отца не хватало сил. И когда Мэтью не мог доесть, его в наказание отправляли в свою комнату. Потом, когда сестры уходили работать, а отец засыпал, мать приходила и ругала Мэтью за плохое поведение. Иногда она порола его ремнем, чтобы дать понять, как о нем заботится.

Сначала, когда мы исследовали прошлое Мэтью, он иногда замыкался в себе, у него (как он назвал это позже) наступал упадок, и он чувствовал себя «застрявшим и обездвиженным». Он замолкал и просто смотрел перед собой, как будто потерявшись в собственных мыслях. Его состояние очень напоминало реакцию «замри», как будто его мозг почувствовал угрозу жизни и счел полное бессилие и беспомощность единственно возможным ответом.

Однако Мэтью, с которым, по мнению других, было так легко общаться, порой вел себя совершенно иначе – по типу «бей». В ответ на незначительные раздражители он переставал себя контролировать. Однажды я забыл отключить телефон, и внезапно раздавшийся звонок разозлил его. «Я плачу за время и хочу знать, что вы это уважаете», – гневно воскликнул он. Реакция на то, что его прервали, была понятна, но позже он признался, что враждебность являлась неоправданной.

Мать Мэтью спровоцировала у сына биологический парадокс дезорганизованной привязанности: он боялся ее и пытался уберечься от источника страха, но в то же время каналы привязанности подталкивали его к ней в поисках успокоения. Напомню, что проблема в двух противоположных желаниях, направленных на одного и того же человека в один и тот же момент. Такой конфликт – страх, не имеющий решения, – и провоцирует дезорганизованное сознание.

Такие периодически повторявшиеся эпизоды в предподростковом возрасте не только вызывали у Мэтью сильнейший ужас тогда, но и навсегда выжгли в его сознании чувство стыда.

Стыдливый мозг

Представьте себе автомобиль с исправно работающей педалью газа. Когда у нас возникает потребность быть понятыми другими, наши каналы привязанности работают на полную мощность, и мы ищем связи с людьми. Если наши потребности удовлетворяются, мы с удовольствием идем по жизни дальше. Но если нас не замечают, если родители не могут настроиться на нашу волну и мы чувствуем, что нас игнорируют или неправильно понимают, в нашей нервной системе внезапно активируется «тормоз» регуляторных цепей. Он провоцирует четкую физиологическую реакцию: тяжесть в груди, тошноту и опущенные или отведенные глаза. Мы в прямом смысле сжимаемся от боли, хотя часто даже не ощущаем ее. Всё вместе это ощущается как стыд.

Чувство стыда часто возникает у детей, чьи родители постоянно недоступны или не способны настроиться на их волну. Когда стыд из-за отсутствия гармоничной коммуникации сочетается с враждебностью со стороны родителей, возникает токсичное ощущение униженности. Данное изолированное состояние – стыд, усиленный унижением, – встраивается в наши синаптические связи. В результате «тормоз» и реакция «замри» болезненным образом сочетаются с вжатой в пол педалью газа и сопутствующей яростью. Мы становимся уязвимы к повторной активации состояния стыда или унижения в будущих контекстах, напоминающих первоначальный опыт. Именно так происходило, когда Мэтью хотелось женской заботы, только в детстве это касалось его мамы, а во взрослой жизни – подруги.