Читать книгу "Семейная реликвия. Месть нерукотворная - Елена Зевелева"

Здесь же по правую руку от Вогеза сидел Арминак — директор ресторана «Кольцо», в котором они сегодня трапезничали, — достаточно молодой человек с постоянно бегающими вороватыми глазами и потными ладонями, поставленный Дедом для управления заведением общепита, а в основном для отмывания заметных сумм наличных денег. Ковырял вилкой свой салат из крабов с абсолютно непроницаемым смуглым лицом и трудно определимым возрастом кореец Пак — владелец сети мастерских и цехов по производству штор, карнизов и рольставней, заработавший свой первоначальный капитал еще в горбачевские времена на продаже на рынках выращенного его соплеменниками в Краснодарском крае салатного лука. Чуть-чуть поодаль расположился за столом жирняк Рафаэль — известный в определенных кругах предприниматель, содержащий в городе с десяток автомоек и многие годы активно плативший дань Вогезовой бригаде за поддержку своего дела на районном и окружном уровне, что для него, не имеющего связей в этих кругах, было вполне достаточно — особенно при постоянной неуплате налогов в госказну. С противоположной стороны наискосок разместился азербайджанец Джованни — довольно грамотный строитель и владелец целого ряда автозаправок. Он приобрел известность на ниве отмывки «грязных денег», закапывания бюджетных средств в бесчисленные котлованы и долгострои и отличался абсолютным правовым нигилизмом исключительно в силу полной юридической безграмотности и такого же полного нежелания платить юристам. Еще одного присутствовавшего на встрече — худощавого, хромоногого барыгу по кличке «Танцуй-нога» — он также неплохо знал, но чем тот занимается, кроме продажи краденого, привычного рэкета на рынках и мошенничества с валютой, даже не догадывался и догадываться не хотел. Остальных, тихо сидящих за своими тарелками, Дед вообще видел впервые.

— О чем базар, ребята? — достаточно резко, допив свой первый глоток жасминового чая, спросил Вогез, глядя прямо в глаза Албанцу и понимая, что запевалой в сегодняшнем хоре выступает именно он.

— Короче, — едва не подавившись застрявшим в горле куском мяса от внезапно охватившего волнения, связанного с неожиданно резким поворотом событий и вполне возможных его последствий — а характер Вогеза Албанец знал как никто другой, — начал он свой застольный спич. — Мы все хотели бы знать, что ты решил с Иисусом? Ответь нам, ведь это не только твоя икона. Каждый принимал участие в ее добыче, — по одному выдавливая из себя слова, завершил он.

— Особенно ты, сука. Наврал с три короба. Все по-другому должно было быть. Так, как я вам всем сказал. А ты что сделал, падла? Зачем коротышку, идиот, хлопнул? Тебя кто просил, я, что ли? Да, Албанец, тебе придется за многое ответить. Хоронить священника сам будешь за свой счет. И не вздумай из общака бабки брать. Не отвертишься. Ты что, слишком смелым стал или сам нацелился все дела решать? На Вогеза потянуть вздумал? Смотри, поскользнешься. Ведь никто и не поднимет. И еще. Зачем ты сегодня сборище организовал? О Сашке я не говорю, он не в курсе и свое дело давно сделал нормально. А с иконой, запомни, тварь, я как решу, так оно и будет. Ты все понял, сучара, или еще раз повторить для ясности? Всем остальным, кто не знает, скажу, что за иконой я гоняюсь полжизни. Так что она моя по праву. Если загоню, то рассчитаюсь. А нет, тогда идите на… Всем понятно?

Вальяжно расположившийся напротив него за столом опоздавший слегка к началу разговора Юджин Вепс, получивший такую заморскую кликуху после коллективного просмотра какого-то американского фильма, владел сетью кинотеатров и всегда спешил. Сегодня в силу привычки он начал не с чая, а с жирного куска осетрины. Но от такого непредвиденного оборота дела, налетев, как с голодухи, на еду, он неожиданно остановился и насторожился не на шутку. Даже жевать прекратил и стал внимательно следить за реакцией всех сидевших сегодня за столом, пытаясь, видимо, угадать их дальнейшие планы. Прекрасно знал он и другое: при таком ходе дела ему находиться здесь абсолютно ни к чему, а то может быть хуже всех.

О том, что дальнейший разговор будет совсем нешуточным, лучше всех знал и понимал, конечно, сам Вогез. Поэтому мгновенно, по ходу дела, перестроился, предвидя заранее и подобный сценарий развития сегодняшних событий. А в таких делах, это знали все, он был просто профессором или даже академиком. Да, не подумал он, что совсем неспроста пригласили его попить чайку в «Кольцо». Что-то, конечно, скребло на душе, что-то беспокоило, но он был уверен, что «разрулит» любую ситуацию со своими пацанами в нужное русло. Так, как всегда. То есть в свою пользу. Слишком уж самонадеянно, наверное. И самое главное, почему у него было просто противно на душе, так это потому, что «бунт на корабле» сегодня поднял в очередной раз человек, которого он не однажды спасал от многих серьезных проблем. А уж сколько раз вытаскивал из говна, и говорить не приходится. Да, не вычислил он до конца Албанца, сильно изменившегося за последнее время от такого количества доставшихся ему незаслуженно, в основном при патронаже Вогеза, денег. Свалившаяся на его непросвещенную голову, как манна небесная, громадная собственность стала, видимо, управлять его поведением, диктовать определенные решения, не всегда понятные и вовсе не нужные привычному для него окружению, оторваться от которого или возвыситься над ним он задумал в самое ближайшее время.

«Надо же, опять Албанец, — подумал Вогез. — С него, значит, и начнем. Жаль, ствол не взял, а то пришил бы прямо здесь, за столом, для устрашения всех других, чтобы неповадно было. Не зря же Мишка Борочин, школьный товарищ, с которым недавно пили пиво в „Лидии“, услышав от Вогеза о его последнем деле, предостерегал: „Будь осторожен, старина. Легко делить десять, ну, сто тысяч долларов. Пилить с друзьями „лимон“ — дело невероятно сложное, противное и опасное“. Уж он-то, настоящий товарищ, который не только никогда не подведет, не продаст и не посягнет на чужое, но и предостережет, когда потребуется, от дурных шагов. Не внял я голосу разума, поверил прошмандовкам типа Албанца. Теперь вот выкручивайся, разбирайся с ними».

Налив себе еще немножко чайку и спокойно, неторопливыми глотками отпив полчашки, Вогез в наступившей после его тирады полной тишине обдумывал, что же еще такое сказать Албанцу, бывшему когда-то чуть ли не его телохранителем.

«Сейчас, подлюка, мы тебе крылышки-то немножко подрежем, а то ты, видно, чересчур рано оперился. Молодой еще, чтобы самому летать, — подумал Вогез. — А уже голос стал подавать, сучонок. Подождешь еще, блядь. Твое время, гандон, еще долго не наступит, если вообще наступит. Слишком уж нагло ты стал свою маленькую писку на Вогеза поднимать. Я тебе яйца-то вмиг оборву, быстро, что даже не заметишь, педрила. Замучаешься щи потом хлебать деревянной ложкой. Понял?»

— Так что же ты хотел, скажи, узнать об Иисусе, а? — неожиданно для самого себя с металлом в голосе вдруг спросил он, обращаясь вновь к Албанцу. — О религии хотел, наверное, поговорить, или еще о чем? Так я тебя сейчас просвещать буду, многое тебе расскажу, чего ты не знаешь. Лекцию мою послушаешь. Ну, ладно. Говори, зачем звал? Сам, что ли, приехать не мог? Подмога потребовалась? Смотри, а то от такой подмоги только гонорея бывает. Не веришь? Ха-ха-ха! Точно бывает. Ребят спроси, если не знаешь.

— Вогез, не кипятись, — взяв себя в руки, уже более спокойно отвечал Албанец, совсем было растерявшийся вначале под натиском Деда. — Давай по-свойски перетрем все это дело. Решим, как быть с Иисусом, если ты сам этого не можешь. Мы же все в этом деле участвовали, а о наших процентах пока ничего не знаем. Не тебе же одному все это? Нам тоже хочется. Потом, я знаю, что ты обещал что-то той бабе, с которой я тебя свел. Ты же сам меня учил, что бабам никогда доверять нельзя, что все они бляди, да и только. Но ты и нас почти в такую же позицию поставил, раком, можно сказать, — буквально выдавил из себя Албанец.