Читать книгу "Змеесос - Егор Радов"

— Что ж, — сказал Миша Оно, решив резюмировать услышанное, — мне очень было приятно вас послушать и посмотреть на вас, дружищи. Но мне кажется, что из вас двоих Артем более прав, хотя Семену тоже нельзя отказать в логике. И все-таки вы, Семен, хотите установить здесь свободу, в то время как свободная зона уже давно существует, и можно туда просто пойти, как справедливо заметил вам Артем. Я сам только что оттуда, и должен вам сказать, что все это надоедает. Иначе бы я не пришел сюда. Конечно, можно сделать какой-нибудь аттракцион… Но ведь — вот он, этот аттракцион, здесь у вас. Ваша тоталитарная зона. Так что я считаю, что трогать ее — преступление против принципа удовольствия. И против морали тоже. Чем виноваты честные жители, которые любят и имеют свой мир? Но и то, что хочет Артем, мне не очень близко. Он хочет обратить весь режим в некий хаос, эдакое первосостояние, в котором нет еще порядка и подлинной множественности, а есть только дурная слитность и якобы всевозможность, а на деле же — простой и примитивный произвол, надоедающий очень быстро. Поэтому я бы не хотел, чтобы ваша борьба увенчалась победой. И у меня есть два вопроса. Во-первых, как вы практически воюете с властью Коваленко; а во-вторых, как же вы воюете вместе, если ваши цели противоположны?

— Я отвечу! — крикнул Леопольд Узюк, — Мы вместе, пока жив Коваленко, а потом мы немедленно убьем этих козлов!

— Нет, это мы вас убьем, — сказал Аркадий. — У меня готов уже яд, пистолет и веревка.

— А ты не успеешь, я ударю тебя в солнечное сплетение, а потом отрублю башку, — довольно проговорил Леопольд. — А Семен в это время зарежет Артема.

— Ни фига! — воскликнул Эрия. — Я кину лассо и задушу его первым. А ты, когда только соберешься бить в солнечное сплетение, будешь уже сражен ядом, которым Аркадий тебе брызнет в глаз. У нас уже есть брызгалка!

— Я отскочу, — сказал Леопольд. — И в меня не попадет ваш яд. Кроме того, я буду в очках, и даже если капля капнет, мне будет все равно. Я отскочу, а потом тут же ударю в сплетение.

— А я надену кольчугу, — заявил Аркадий. — Ты себе отобьешь ногу, и все. Ты закричишь «ааа», и тут-то я тебе волью яд прямо в глаз, за очки. А в это время Артем задушит Вельша с помощью лассо — оно уже почти готово.

— Ни фига! — крикнул Вельш. — Я отрежу конец лассо ножичком, а потом длинным копьем уколю Артема в сердце, и он умрет.

— А я надену кольчугу! — тут же отозвался Эрия. — Вот увидим, кто кого.

— Увидим!

— Увидим!

— Увидим!

— Увидим!

— Увидим!

— Увидим!

— Увидим!

— Увидим!

— Увидим!

— Хватит, дружищи! — взмолился Миша Оно. — Ответьте лучше на мой первый вопрос!

— Первый вопрос? — переспросил Леопольд, совершив губами целующий звук, словно любил воздух.

— Первый вопрос!

— Первый вопрос? — спросил Семен Вельш.

— Я расскажу вам, личность, я поведаю вам правду, я введу вас в истину, — проникновенно сказал Артем Эрня. — Вы спросите, как мы воюем. А это неважно; воюем обычно — терроризм, листовки, разумное, доброе, вечное… Пытаемся влиять на массы, а Ольга Викторовна мастерит арбалет.

— Я убью его! — крикнула она.

— Тихо. Все это неважно; наша война несущественна; наша борьба бессмысленна и бесполезна; невозможно свергнуть эту власть, ибо она крепка, сильна и популярна, а жители — все козлы. Никогда нам не видать своей победы и торжества; никогда нам не начинать новый строй, пожирая друг друга в спорах о будущем и борьбе за власть; никогда нам не издавать прекрасных декретов, чтобы потом нарушить их и чувствовать податливое раболепие народа, поддерживающего нашу демагогию и наши забавы; никогда нам не очернять прошлого, или настоящего, обливая грязью своих новых врагов; никогда нам не царствовать здесь. Я не верю! Но разве это главное? Разве не приятна эта бессмысленная борьба, эта конспирация, опасности, непонимание? Близость ареста леденит мою душу; подозрения и разная тактика занимают мой ум; я наслаждаюсь каждой секундой этой реальности; и на плахе я с радостью крикну: «Да здравствует подлинное беззаконие!» и буду счастливейшим из личностей; а больше всего я мечтаю о пощаде и прощении; и об ужасной, темной каторге на краю земли среди тундры, моржей и жутких мерзлых морей, где нет даже чумов и яранг, лишь безлюдие, небо и холод; и где только полюс может быть освобождением, но он недостижим; и арестанты издыхают во тьме, вмерзая в лед и успевая только записать свой номер на камне для потомков; и я, ощутив ужасную цингу и почуяв смерть, нарисую какой-нибудь собственный знак, символизирующий мои взгляды; и буду думать, что все было не случайно, и я выполнил свою миссию до конца.

— Так значит, ничего не выйдет? — спросил Миша Оно. — И вас казнят?

— За оппозиционную деятельность полагается отрубание рук и ног, распятие за плечи и бедра, прокалывание глаз и ушей, а также отрезание языка, — сказал Вельш. — Это — воистину мучительная смерть! Я, в общем, не против, но вот Артему ближе снега, безлюдие, замерзание и мрак. Не думаю, что это удастся.

— Я верую, — прошептал Эрия.

— А что же делает вот этот человек? — вдруг спросил Миша, указав на того, кто его привел в эту комнату.

— Меня зовут Якуб, — сказал человек. — Они считают, что я — стукач.

— А вы — стукач?

— Какая разница, — уклончиво ответил человек. — Я же не могу расколоться. Они меня тогда прибьют. А мне еще нельзя.

— Послушайте, Миша! — вдруг сказал Леопольд. — Оставайтесь с нами! Я же вижу, что вы ничем не заняты, что вы абсолютно никто /что, кстати, строго запрещено/, что вы не нашли свою собственную часть мира. Будьте с нами, и вы ощутите настоящий восторг от этой борьбы, тюрьмы и приключений. Вступайте в нашу компанию, личность!

— Но ведь я считаю, что нужно сохранить тоталитарную зону именно в этом виде! — возразил Миша Оно.

— Какая разница! Вы будете представлять из себя третью микрофракцию, будете спорить с нами, ссориться, кричать… Ведь это прекрасно.

— Я не могу, — сказал Миша серьезно. — Я действительно не нашел себя. Мне нравится все. Я сейчас не могу. У меня есть какая-то другая задача. Я не помню, но мне нельзя. Спасибо всем, вы гениальны.

Они замолчали, Семен Вельш сел в кресло и положил руки на колени. Ольга Викторовна напряженно смотрела на тусклый свет из лампы, словно желая увидеть что-нибудь красивое и новое; назвавшийся Якубом встал в центре и ничего не делал. Миша Оно поглядел на каждое лицо, находящееся здесь, и понял, что любит всех этих существ, желая им достижения их целей и желаний и постоянного счастья, заслуженного в результате деятельности и борьбы. «Вы так чудесны, дорогие, — подумал Миша Оно, чуть не плача от чувств. — Вы должны быть в своем будущем, в своем мире, у себя самих!.. Пусть каждый предмет обернется для васе высшим; пусть каждая заря станет для вас чудом; пусть каждый миг превратите для вас в тайну. Что могу я сделать вам, что я могу, что я хочу? О, будьте и существуйте, и пусть ваша смерть произойдет как истинное событие среди всего остального здесь!»