Читать книгу "Поморский капитан - Иван Апраксин"

Она чуть помолчала, а затем улыбка снова озарила ее лицо. Шагнув вперед и чуть приподняв полы своего плаща, она вышла из иконы и, спустившись к Степану, теперь стала напротив него, лицом к лицу.

– Но имею против тебя то, – сказала она, – что ты оставил первую любовь свою.

Богородица обвила своей белоснежной рукой шею Степана и приблизила свое лицо к нему настолько, что он мог ощущать веяние небывалого аромата из ее пунцовых уст…

– Какую любовь? – спросил он, сладко обмирая от накатившего на него блаженства.

– Меня, – ответила Царица Небесная. – Забыл ли ты, как любил меня прежде? Забыл ли, как стремился ко мне всякий час? Вспомни, капитан! Вспомни, Степушка…

Она впилась в его губы поцелуем – горячим, как южное солнце, и терпким, как вкус итальянского вина. Целовала долго, так что у Степана перехватило дыхание.

– Как прийти мне к тебе, Дева Пречистая? – спросил он. – Давно уже ты зовешь меня, а я не знаю пути.

– Имеешь камень, – ответила Богородица. – Камень указывает тебе путь ко мне.

– Но у меня нет камня, – произнес растерянно капитан. – Откуда у меня камень Алатырь?

– У Лаврушки спроси, – засмеялась она и тряхнула своими длинными волосами так, что кудри взлетели на воздух. – Камень у него, но ведь это все равно что у тебя. Камень ему доверен, потому что он умеет с ним обращаться. А тебе разве можно доверить камень Алатырь? Да никогда – ты ничего в этих вещах не понимаешь.

Степан понял, что Царица Ангелов говорит о волшебном камне, который Лаврентий носит на шее. Сама она владеет большим, настоящим камнем, а у них с карельским колдуном – только маленькая часть.

– Но как мне при помощи камня найти дорогу к тебе? – сказал он.

– Ниточкой, – снова засмеялась Пресвятая Богородица. – Ниточкой. Да что в этом сложного, тут и думать нечего – Лаврушка знает. Вот только ниточку я тебе свою дам.

Она снова придвинула свое сияющее лицо, и в следующее мгновение поморский капитан перестал осознавать себя.

Очнулся он на каменном полу храма, распростертым в крестообразной позе перед иконой Пречистой Девы. Пришел в себя от того, что рядом стоял на коленях Лаврентий и брызгал ему в лицо водой из установленного возле дверей кропила.

– Вставай, вставай, – приговаривал Лаврентий. – Теперь уже все закончилось, нечего тут лежать.

Приподнявшись, Степан первым делом взглянул на икону. Святая Дева по-прежнему сидела на камне, но больше не улыбалась – глядела строго, сверху вниз. Лаврентий перехватил взгляд Степана и, встав, подошел к иконе поближе. Рассмотрел, поцокал языком.

– Старинная, – сказал он. – По всему видно, что старинная. Вон, по краям краска облупилась и вся потрескалась. Надо бы подновить. А что это у тебя за ниточка в руке зажата? Здесь подобрал?

* * *

Купленные краски оказались яркими и насыщенными – Федор, размешав их, остался очень доволен.

– Издалека будет наш парус видно, – сказал он Степану. – Надо бы еще сверху надпись сделать. Там место остается, я могу изобразить. Только что написать, капитан? Я грамоту знаю, но только ты мне скажи, какую надпись?

Видно было, что Федор все эти годы рабства тосковал по своему иконописному ремеслу. Сейчас он обрадовался возможности вновь показать свое искусство и буквально кипел от счастья. Он носился по палубе, где был разложен верхний парус фок-мачты, и примеривался, с чего начать – размечал поле, делал отметки.

Степан спустился в трюм, где Ипат с Демидом размещали в пороховой камере закупленные пушечные снаряды. Их было много – ведь по возвращении в Варяжское море они собирались вести настоящие боевые действия. То, что придумал Василий и на что подбил Степана, очень понравилось всей команде.

Пусть судьба и обстоятельства оторвали их от родины, но теперь они могут вновь принять участие в войне – помочь России одержать победу. Отчасти всеобщее воодушевление объяснялось и тем, что в каком-то смысле это было возвращением домой – в более привычные и близкие места. Варяжское море – это Ревель и Нарва, а оттуда уже и рукой подать до Руси.

Даже те, кто по разным причинам вовсе не собирался возвращаться на Русь, все равно хотели участвовать в операциях против врагов России – ведь люди все равно ощущали себя русскими.

Что же касается Ингрид, то она твердо заявила:

– Возвращаться в Або мне нет никакого смысла. Никто меня там не ждет, а стоит мне появиться на вот этом корабле, как его у меня тотчас же отнимут. По завещанию и по закону он принадлежит Хагену.

– Но теперь, когда Хагена здесь нет и он исчез вместе со своими чарами, – попробовал сказать Степан, – ты могла бы доказать, что он завладел всем имуществом преступным колдовским путем.

Но Ингрид была непреклонна – она оказалась реалисткой и трезвомыслящей девушкой.

– Пока я буду это доказывать, – сказала она, – корабль успеет сгнить, а я сгнию в абосском тюремном замке. Говорят, там очень сырые камеры. Нет, капитан Кольцо, я отправлюсь с вами.

– Ты уверена в своих словах? – на всякий случай уточнил Степан.

– Абсолютно, – улыбнулась Ингрид. – Ты – отличный капитан, и я доверяю тебе свою судьбу и свою жизнь, – сказала она и, улыбнувшись Степану, почему-то крепко взяла под руку мгновенно покрасневшего от смущения Лаврентия.

Проверив, как идет подготовка к походу, Степан заперся в крошечной каюте на носу, которую облюбовал лично для себя. Большую капитанскую каюту пришлось отдать под умирающего грека. Юноша все чаще страдал от ужасных болей и почти не приходил в себя – жар теперь терзал его постоянно.

Рядом с Дмитрием постоянно находился Марко Фоскарино. Похоже, венецианец чувствовал себя виноватым в гибели юноши – ведь это он затащил его сюда, в северное море, и тем самым косвенно стал виновником злополучного ранения.

Дмитрия ранили в первую же минуту нападения. Услышав шум с палубы, он выскочил из своей каюты, и почти тотчас один из пиратов ударил его саблей в бедро.

Никто не мог понять, отчего Василий Прончищев был ранен в плечо, и хоть медленно, но поправлялся, а раненный в бедро Дмитрий Кордиос умирал в мучениях. Врач не мог этого объяснить: все видели только, что одна рана воспалилась и дала усиливающийся с каждым днем жар, а другая, хоть и загноилась, но жар у Василия стал понемногу спадать.

Мрачный от предчувствия Марко Фоскарино однажды подошел к Степану и сказал, что Дмитрий пришел в себя и просит позвать к нему капитана.

Сев на кровать перед юношей, Степан взглянул в исхудавшее бледное лицо, в отчаянные исстрадавшиеся глаза и понял, что конец близок.

– Вы не выходите в море из-за меня? – спросил его юноша. – Ждете, когда я умру?

– Что вы, – пожал плечами Степан, – при чем тут вы? Просто у нас еще много дел. Нужно подготовиться к дальнему походу. А вы непременно поправитесь, и мы доставим вас в Россию. Вы купите меха и вернетесь на родину.