Читать книгу "Поморский капитан - Иван Апраксин"

– Изготовиться к пищальному бою! – пронзительно закричал сотенный начальник – боярский сын Василий. Голос его от волнения сорвался, и последнее слово прозвучало тонко, по-петушиному.

Вышло смешно, но никто не рассмеялся: стрельцы сосредоточенно сыпали порох на затравочные полки. Сотенный Василий был совсем молод – ему едва исполнилось восемнадцать, но он воевал уже больше года, и все вокруг знали – он не трус. И сейчас сын боярский не испугался, а просто сильно волнуется. До этого сотня сражалась в составе всего стрелецкого полка. Слева и справа были видны другие сотни, поблизости скакало на сытых конях и отдавало распоряжения начальство – бояре, воеводы. Как говорится, на миру и смерть красна.

А теперь им всем предстояла битва один на один с врагом. И никого не было вокруг, чтобы увидеть их воинский подвиг, или хоть рассказать после о том, как славно сложили они свои буйные головы.

Сотня стрельцов и их командир – совсем юный и светловолосый, как херувим. Они заняли оборону за перевернутыми телегами, которые составили вплотную, наподобие гуляй-города. Это было их единственное средство защиты от тяжелой шведской конницы, которая непременно должна была появиться здесь.

Да что там – должна: скрытая холмом, она уже приближалась и земля дрожала от топота сотен копыт.

Армия царя Московского снялась с лагеря под Нарвой и теперь поспешно уходила по новгородскому тракту. А сотню стрельцов воеводы оставили в заслоне – задержать шведов, не дать им преследовать отступающее войско.

На войне всегда кому-то не везет. Если армия отступает, нужно ставить заслон. И кто-то должен остаться в этом заслоне и погибнуть, чтобы дать уйти основным силам. На этот раз выбор пал на сотню Василия сына Прончищева. Теперь хочешь не хочешь, а нужно стоять, принять бой и, вероятнее всего, погибнуть. А что остается? Не разбегаться же в разные стороны…

Степан Кольцо и Лаврентий Беляев стояли рядом – в метре друг от друга. Они всегда были вместе, с тех пор как покинули родные места. Вместе шли из Поморья на юг, вместе вступили в стрелецкое войско царя Ивана. Вместе двинулись с полком на Ливонскую войну, затеянную московским государем ради выхода к морю.

Краем глаза Степан следил за Лаврентием: как тот насыпает порох из рожка на полку пищали, как пристраивает длинный ствол на ребре перевернутой телеги. Лаврентий все же моложе на десять лет, ему всего двадцать. По сравнению с двадцатипятилетним Степаном – совсем мальчишка…

Не слишком ли волнуется перед боем? Не дрогнет ли в опасную минуту? Как-никак, опыта у него поменьше.

А вообще Степан думал сразу о нескольких вещах. Он смотрел вокруг и оценивал, правильно ли занята боевая позиция. Верно ли сотник Василий расставил стрельцов? Наверное, в данной ситуации все сделано правильно.

Справа – река Нарова, широкая, с обрывистыми высокими берегами. Слева – густой лес, откуда враг тоже внезапно не подберется. А за спиной – новгородский тракт, изрытый колеями тележных колес, копытами лошадей, покрытый глубокими лужами.

Кстати, о лужах: всю ночь шел дождь, и это было главной неприятностью – отсырел порох. Будут ли стрелять пищали?

Команда изготовиться к пищальному бою означала, что нужно запалить жгут. От одного стрельца к другому передавали горящий трут, чтобы каждый мог зажечь свой фитиль. Дошла очередь и до Степана – он долго разжигал: сырой фитиль не хотел заниматься.

Глядя, как то же самое делает друг, Степан заметил, как сильно дрожат у Лаврентия руки. Неужели трусит? Не может быть, просто волнуется, как все здесь в эту минуту. А как не волноваться? В боях они уже бывали, а вот так напрямую смотреть смерти в глаза не приходилось.

На вершине холма показалась шведская конница. В лучах неяркого солнца заблестели металлические панцири и шлемы всадников. Первая шеренга, за ней другая…

Быстро оглянувшись, Степан как бы со стороны увидел себя и своих товарищей – всю сотню, стоящих с запаленными фитилями на пищалях в ожидании команды стрелять. Зная, что дело, скорее всего, кончится смертью, с утра стрельцы надели парадную одежду. Упрятали в походные сундучки серые и коричневые кафтаны и нарядились в ярко-красные, из хорошего тонкого сукна. Достали шапки с меховой опушкой, а у кого сохранилось стираное свежее белье, надели и его – перед гибелью.

Перевернутые телеги, и за ними сто фигурок в красных долгополых кафтанах – вот что увидели перед собой с высоты холма шведские кавалеристы. Дымятся фитили на пищалях, трепещет на балтийском ветру боевой стяг московского царства – алое полотнище с цветным изображением Спаса Нерукотворного образа.

– Не стрелять! Не стрелять! – кричит боярский сын Василий. И верно кричит: издалека стрелять глупо, пуля не пробьет железный доспех. Нужно подпустить аршин хотя бы на сто. Тогда уж пуля сразит врага наверняка. Но правда, выстрел будет единственным: перезарядить пищаль времени уже не будет…

Сам Василий сын Прончищев стоял на телеге, одной ногой упираясь в колесо. В руках у него была длинная сабля, как положено командиру. Стрельцы же больше полагались на бердыши – грозное оружие. Пусть не так красиво драться, как с саблей, зато и убойная сила куда больше.

Этой саблей своей сотник Василий часто хвастался на привалах, демонстрируя ее булатную сталь и украшенную резьбой серебряную рукоятку с широким перекрестьем. Сабля досталась ему от деда по матери – крещеного касимовского князя из татар.

– Дед сражался и побеждал, – говорил Василий, любовно оглаживая саблю. – А теперь я на службе у великого государя не посрамлю оружие.

И не срамил, это все знали. Хоть молод был боярский сын Василий и физически не слишком силен, однако саблей владел искусно – с малолетства обучался в отцовском доме.

Шведы скакали молча. Выйдя на исходный рубеж для атаки, они перестроились и теперь надвигались клином. Шесть всадников в первом ряду, двенадцать – во втором, двадцать четыре – в третьем…

Все меньше и меньше оставалось расстояние до стрелецкой обороны. Уже видны морды лошадей, уже видны наставленные вперед пики с гранеными железными наконечниками. Войдет такая пика в тело, и конец, верная смерть.

Стрельцы крестились, не отрывая напряженных глаз от надвигающегося врага.

А вот и вожделенные сто аршин, после которых можно стрелять.

– Пали! – закричал сотник. В следующее мгновение зажженные фитили опустились на затравочные полки. Полыхнуло огнем, грохнули выстрелами стрелецкие пищали. Укрепление сразу заволокло серым пороховым дымом.

У некоторых стрельцов отсыревший порох не вспыхнул – тлел, шипел, но выстрела не произошло. Говорили ведь, что порох нужно всегда держать сухим – от этого зависит жизнь бойца.