Читать книгу "Палестинский роман - Джонатан Уилсон"

окну, чтобы поглядеть на них. У солдат были каменные лица. В Наблусе у автобуса лопнула шина, и они смогли продолжить путешествие только на рассвете. Ночь Кирш провел плохо: затекала нога, он старался держаться прямо, но то и дело задремывал, склонив голову Майян на плечо. Вспоминал увиденное по пути: костры, горящие вдоль дороги, крики. В дороге он гнал от себя все тревоги, но, когда он наконец задремал, ему привиделся мятеж, который он не сумел предотвратить. Он не знал, сколько прошло времени, кажется, он опять умудрился заснуть. Однако Майян. в легком голубом платье, выглядела такой же бодрой, как когда они садились в автобус в Иерусалиме. На коленях у нее лежала широкополая соломенная шляпа с красной лентой. Палочку, выданную в больнице, Кирш положил на пол, под сиденье.

Автобус следовал за бронированным автомобилем, пока тот не свернул направо к казарме. Один солдат придерживал на голове берет, чтобы не сдуло.

— Вот мы и приехали, — сказала Майян.

— Слава Богу, — ответил Кирш.

Водитель затормозил. Впереди, на склоне холма, виднелась колония пионеров-переселенцев: маленькие домики, сложенные из каменных блоков, в окружении молодых эвкалиптов — они сильно пахли, но почти не давали тени. Кирш глянул на узкую тропинку, что змейкой тянулась вверх. У него не было уверенности, что по такой жаре он сумеет добраться до вершины — с тех пор, как они остановились, жара резко усилилась, а будет еще жарче.

Кирш и Майян подождали, пока другие пассажиры — две монахини и многочисленное арабское семейство — вылезут из автобуса, затем Кирш медленно поднялся. Выпрямляя ногу, поморщился от боли. Майян вышла первой, спустилась на землю и подала ему руку, но он сделал вид, что не заметил. Поблизости в тени сосен стояла гостиница с беле ними стенами. Майян указала на нее.

— Можете здесь переночевать, — сказала она, понимая, что Киршу трудно карабкаться в гору. — Утром, когда будет попрохладнее, я спущусь и помогу вам подняться наверх.

— А вы? Где живет ваша подруга Роза?

— Она работает в усадьбе. — Майан указала на большой дом на вершине холма, — в администрации колонии. Она и живет там же, ей комнату выделили. Но если вы богатый турист, можете выпить чаю у них на террасе.

— Хорошо, — ответил Кирш. — Если сумею туда взобраться, я так и сделаю. На самом деле я не я, если туда не долезу. А раз уж я такой богатый, приглашаю и вас на чаепитие.

— С удовольствием.

Теперь, когда закончилась их совместная поездка, ненадолго их сблизившая, Кирш чувствовал себя немного неловко. Решение поехать с Майян он принял впопыхах, и теперь ему было странно оказаться на этом аванпосту переселенцев. Хотя все в Рош-Пинне было устремлено в будущее, он чувствовал себя так, словно попал в прошлое или вообще в безвременье. Но все равно он был рад, что Майян рядом, ему нравилось ее открытое лицо, острый ум. Казалось, она может разом решить все его проблемы — хотя, разумеется, это не в ее силах.

— Я провожу вас до гостиницы, — сказала она и подхватила оба саквояжа, свой и Кирша.

Он робко запротестовал, но она действовала решительно — медсестра как-никак, — а он за недели болезни уже привык слушаться.

Майян надела соломенную шляпу, и они пошли к гостинице.

— Вы всех подбадриваете, — спросил Кирш, — или только меня?

Майян поставила саквояжи между двумя большими кадками с розовой и белой мимозой.

— Вы со мной заигрываете?

— Не уверен.

Беленые стены в номере слишком напоминали больничные, но у Кирша не было выбора. Во всяком случае, здесь чисто, и кровать удобная. Его проводила сюда девочка с длинными косами, словно сошедшая со страниц сказки братьев Гримм. Она была дочерью владелицы, застенчивой польской еврейки с необычно длинным тонким лицом и светло-зелеными глазами. Пока Кирш расписывался в книге постояльцев, отец девочки сидел в углу на табуретке и громко хрустел соленым огурцом. Напротив него араб средних лет, в черном тюрбане и кафтане, прихлебывал кофе из крохотной чашечки, а стол перед ним был завален грязной посудой. Похоже, кроме Кирша, других постояльцев здесь не было.

Он лежал на кровати и ждал. Майян отправилась искать Розу: если та свободна, девушки вернутся, и они вместе поужинают, в противном случае Майян придет одна. Кирш снял рубашку и брюки и повесил их на стул. Он бы и поспал, если бы не комар, гудевший над ухом. Кирш хлопнул по щеке, гудение прекратилось, но только на краткий миг. Он сел на кровати и взглянул на ссохшуюся ногу, тонкую, как прут, и белую, как кость. Мелькнула мучительная мысль: может, он и приехал в Палестину для того, чтобы получить увечье, хотел повторить судьбу брата, а вовсе не избежать его участи? Что ж, в таком случае он получил то, что хотел, и теперь знал, как и все побывавшие на войне, что игра не стоит свеч. Лежа на кровати, он тщетно боролся с жалостью к себе: Филоктет и его гнойная рана[71]. Натянул простыню до самого подбородка, но как укрыться от всего, что случилось в последние месяцы?

Перед тем как раздеться, он ссыпал все содержимое карманов в стеклянную пепельницу на прикроватном столике: ключ от иерусалимской квартиры, несколько монет и пуговицу, найденную во дворе Блумберга: ее он хранил теперь скорее как талисман, а не как улику. Медсестра в Шаарей-Цедек выложила ее из брючного кармана, когда разрезала на нем штанину, чтобы высвободить ногу. Он протянул руку, взял пуговицу, посмотрел на герб и опять положил в пепельницу. Возможно, Джойс лгала ему с самого начала. Вспомнил, как она гладила военного по затылку, и его бросило в жар.

Прошло немного времени, он встал с кровати и подошел к окну. В начале поездки Майян ему сказала, что по весне здешние холмы сплошь покрыты красным льном и голубым шалфеем и что когда она, всего через несколько дней после приезда в Палестину, впервые сюда попала, здесь был сплошной зеленый ковер, испещренный кремовыми и желтыми цветочками. Когда Кирш смотрел на выжженные солнцем поля, каменистые и пыльные, подрагивающие в знойном мареве, трудно было даже представить себе подобное буйство красок. Может, это оттого, что он утратил способность воспринимать красоту и радоваться ее проявлениям? С тех пор как с ним случилось несчастье, он видит во всем — и в собственной душе, и в жизни других — только мрачную сторону. И люди как Майян, внешне такие жизнерадостные, вызывали у него недоверие: копни поглубже, думал он, а там беда на беде.